* * *
Заглянули путешественники и в Эгперс, городок вблизи Клермон-Феррана. Здесь получила свое развитие романтическая история Ромма и его кузины Мадлен, начавшаяся почти два десятка лет назад. За прошедшие годы Мадлен стала супругой королевского нотариуса Пьера Буатле, носила его фамилию и была матерью его детей, но, по свидетельству Миет, и в свои 36 лет выглядела весьма привлекательной и жизнерадостной:
«Дамы [в Эгперсе] не отличаются любезностью. Они больше занимаются хозяйством, чем литературой. Имея страсть к порядку, они демонстрируют ее повсюду. Их дома устроены как монастыри, а разговор отличается чопорностью, не внушающей доверия. Наша кузина Буатле является исключением из правила. Глядя на нее, не скажешь, что она из Эгперса. У нее характер уроженки Бурбоннэ. Любит общество и удовольствия. Ее дом – место встреч всех волокит города и окрестностей. Окружение ее вызывает ревность дам из нижнего квартала. Они критикуют ее и ей завидуют. Немногие женщины ведут столь приятную жизнь. У нее всегда компания, и она легко принимает тех, кто заходит к ней попросту».
Напротив, с мужем отношения у нее складывались далеко не самым лучшим образом, сообщает овернский историк Ж. Дедевиз дю Дезер, ссылаясь на неопубликованные письма Мадлен. Она признавалась в них, что только вера в Бога дает ей силы оставаться в семье. Когда-то юная «Мадлон» отвергла нескромные предложения своего «Шарло», но время многое меняет, и, узнав о возращении Ромма из-за границы, она немедленно – уже 12 июня 1788 года – направила ему довольно откровенное письмо с предложением о встрече (к сожалению, перевод не может передать очаровательное несовершенство грамматических конструкций этого послания):
Миет Тайан, племянница Ромма, оставившая яркие словесные портреты своего дядюшки и приехавшего с ним «русского принца»
«Я оказалась бы весьма опечалена, мой добрый друг, зная, что вы, будучи совсем рядом, не возобновили наших отношений. Вы приехали в такой холодный вечер; не простудились ли вы? Мой муж пришел вечером и был очень раздосадован, что не видел вас, но я его успокоила, сказав, что мы вас увидим через неделю. Приезжайте же к нам с ночевкой, мой дорогой друг, не бойтесь доставить нам какие-либо неудобства. Дружба, которую я вам обещаю, их не ведает. Мы проведем вечер семьей. Мы будем весьма счастливы повторить вам, какое удовольствие вы нам доставили, придя к нам.
Я целую тебя от всего сердца, и ты найдешь, что Мадлон очень рада встретить Шарло (d’avoir Charlot).
Муж чрезвычайно польщен твоим любезным подношением. Прощай, мой дорогой друг, мое сердце заранее ликует от твоего скорого приезда. Я целую тебя очень нежно и навсегда клянусь быть твоей искренней и доброй подругой.
Буавен-Буатле».
Однако, как мы знаем, Ромм поспешил не в Эгперс, а в Жимо, к матери. Тем не менее восемнадцать дней спустя он и Мадлен все же встретились в Эгперсе, куда Ромм, Попо и сопровождающие их мать и дочь Тайан приехали 1 июля. А дальше… Дальше, если верить Дедевизу дю Дезеру, «Мадлон» получила то, в чем сама отказала «Шарло» девятнадцатью годами ранее. Во всяком случае, содержание ее последующих писем не оставило на сей счет никаких сомнений у этого историка. Ромм отвечал ей, предусмотрительно запечатывая свои послания в два конверта и отправляя на адрес местной директрисы почты, а та, открывая первый конверт, второй передавала Мадлен. Как долго продолжалась их переписка, Дедевиз дю Дезер не сообщает, но, судя по приведенным им ссылкам, в 1789 году она шла еще довольно интенсивно.
* * *
Познавательная сторона поездки Ромма и П. Строганова по Лимани нам известна в основном благодаря путевому дневнику Миет Тайан, которая подробно записывала в него все, что так или иначе поражало ее воображение. А что привлекало внимание Павла?
К сожалению, среди архивных материалов, относящихся к овернскому периоду, мне не удалось найти путевой дневник («журнал») Строганова, где он (мы знаем это из его писем отцу) делал заметки обо всем увиденном. Та из тетрадей дневника, что имеется в нашем распоряжении, была начата как раз в день отъезда из Оверни, о чем говорит первая же фраза: «19 августа 1788 года в 7 часов 30 минут мы покинули Риом, ни с кем не попрощавшись». О том, что из увиденного произвело на юного графа наибольшее впечатление, можно судить только по трем его письмам, отправленным им за это время отцу. Впрочем, этот источник, хоть он и невелик по объему, имеет свои преимущества. Ведение путевого «журнала» составляло для Павла обязанность, часть учебного процесса. И не удивительно, что дневниковые заметки в дошедшей до нас тетради сухи и формальны. Зато в личной корреспонденции, где юноша не был связан требованием отражать все увиденное, он мог писать лишь о том, что действительно вызвало у него наибольший интерес.
В первом из писем Павел рассказывает о религиозном празднике в Риоме:
«Мы сюда приехали в день святого Амабля, празднуемый торжественно здешними обитателями, потому что сей святой почитается покровителем здешняго города. В оной день бывает великой крестной ход и на завтре ярманка; приезжают к этому ярманка из далека, даже из Лиона. Мы смотрели этой ход, которой весьма изряден для такого маленького города. Я думаю, что не трудно найтить лутчаго хода, но трудно найтить, где б народ весел был, как здешный».
Второе послание отцу, ошибочно датированное Павлом 20 июня / 4 июля (правильно – либо 20 июня / 1 июля, либо 23 июня / 4 июля), содержит подробное описание системы церковной благотворительности в Риоме:
«Во время, которое я к вам не писал, мы видели здесь достопримечательное заведение; некоторыя из здешных господ сообщились числом до тридцати, чтоб подавать помощь бедным семьям, в городе и в окрестностях обитающим. Они имеют собрания в первое воскресение каждаго месяца, в которых здешной господин curé им подает роспись всех тех бедных семей и их недостатков, для коих те господа складываются деньгами, в течение года до семи тысяч ливров. Оныя деньги отдают сестрам щедрости, имеющим должность приготовить платье, пищу, лекарства и пр. и разносить по домам тех семей».
И наконец, третье из указанных писем целиком посвящено взаимоотношениям Павла с его учителем, о чем подробнее будет сказано чуть ниже. Пока же лишь отметим, что, судя по приведенным письмам, наиболее живой интерес из всего увиденного юноша, похоже, проявлял к аспектам, так или иначе связанным с религией. И это впечатление отнюдь не обманчиво. Как мы видели, религиозное воспитание молодого Строганова началось очень рано, и моменту достижения Павлом юношеского возраста уже дало крепкие всходы. В швейцарский период, хотя это и было время интенсивного освоения им целого ряда научных дисциплин, Павел по-прежнему сохранял, используя выражение Ромма, «реальный интерес» к религиозной тематике, о чем свидетельствуют разные источники. Этот интерес Ромм отмечает в письме Дюбрёлю, рассказывая, с каким вниманием Павел изучает мемуар Сорбонны о сходстве и различии православия и католичества. О нем же Ромм сообщает А.С. Строганову:
