Злая рыба Номак всплыла из мрачных глубин и обрушила небесный огонь на землю. Пылали леса, заживо горели люди, и даже камни расплавились, плача от нестерпимого жара. Тот, кто выжил в пламени, не мог утолить страшную жажду, потому что вода всех озер и рек стала горькой, превратившись в черную желчь. Кожа покрывалась волдырями и сползала, словно у линяющих змей; матери рыдали над трупами детей, и со слезами вытекали их глаза.
Когда Маниту проснулся, то увидел вместо озер и лесов поседевший от горя пепел.
Причитая, ходил бог по земле, не узнавая ее. Ни пения птиц, ни счастливого смеха, ни звона тетивы, ни плеска весла – только обезумевший ветер завывал от ужаса.
Среди мертвого пространства стоял Последний Воин, держа на руках тело любимой.
Бог умолял о прощении, но Воин не стал его слушать.
– Ты не смог защитить твое и мое, Маниту. Ты бросил нас в час беды. Не нужны теперь мне ни ты, ни твой мир.
Сказал эти жестокие слова и пошел, неся свою тяжелую ношу. Тонкие руки любимой раскачивались в такт шагам Последнего Воина, а волосы ее касались серого пепла, становясь седыми.
* * *
Бобби Бор, горный инженер
Конструкторы «Феникса» думали о чем угодно: запасе прочности, радиационной защите, надежности жизнеобеспечения; о рациональности, компактности и разумной экономичности. Они подсчитали каждый квадратный дюйм и заняли его датчиком; они, умники, взвесили каждую унцию и напихали в нее всяких полезных штук.
Они думали о чем угодно, кроме главного: лететь-то людям. Живым, нормальным, психованным людям.
Что? В экипаж не берут психованных, говоришь? Иди на задний двор. Иди, а не переспрашивай. Видишь бочку из-под удобрений? Видишь или нет?
А теперь полезай в нее. Чего морщишься? Да, воняет. Знаешь, как воняет в корабле? Ха-ха, стерильная чистота. Через месяц в каждом патентованном фильтре поселяется синяя плесень. Ей плевать на ваши патенты, она их не читала. Она не умеет читать, ей нечем, у нее нет гребаных глаз. Зато она умеет вонять. Нет, вот так: ВОНЯТЬ. Смердеть. Зловонить.
Ну что, как тебе в бочке? Тесно? Это ты врешь, дружок. Объем бочки – хогсхед. А в этом мешке полужидкого дерьма, которое ты называешь своим телом – семнадцать имперских галлонов. Что это значит? О, как натужно скрипят твои несчастные метрические шестеренки в европейских мозгах! Это значит, что таких, как ты, в бочке поместятся трое, если рационально разместить.
Если собрать со всей моей Австралии диких собак динго, добавить пекинесов и ротвейлеров, и остальных гавкающих кабысдохов, то сколько получится? Хватит мямлить. Много собак получится, понял? А космические конструкторы съели ДВА раза по много в вопросе рационального размещения. Так что не ной, а радуйся комфорту.
Теперь я накрою твою бочку крышкой и приварю. Чтобы у тебя не возникло соблазна выскочить. Из космического корабля запросто не выскочишь. Хотя многие пытались – без скафандра и даже не побрившись.
Какая еще клаустрофобия? Тебя же отбирали лучшие врачи планеты, ты – идеальный образец млекопитающего. Тебя готовили два года. Никаких клаустрофобий, даже на перхоть не рассчитывай.
У тебя есть человек, которого ты терпеть не можешь? Тот сопливый мальчик из детского сада, который с аппетитом кушал козявки и всех угощал? Или твоя учительница математики – полоумная грымза, которая тебя лупила головой в дроби. Помнишь ее? Судя по сопению, помнишь. Так вот. Они подселяются к тебе. Туда, в бочку.
Что ты воешь? Мы же вместе подсчитали: там навалом места, хватит еще двоим. А мальчик и училка – это всяко максимум полтора. Вы шикарно расположитесь. Так что запихну к вам твоего сержанта из учебки. Того, по кличке «метр в берцах в прыжке». Помнишь, как он орет? Ты еще все время удивлялся: откуда так много крика в этом навозном шарике?
Представил?
Так вот, твоя бочка – просто оранжерея божьих одуванчиков по сравнению с космическим кораблем «Феникс». В котором легче всего тому, кто немедленно, сразу после старта с лунной орбиты, догадался разбить башку о кремальеру или хотя бы выдавить себе глаза. Потому что стоит разжмуриться – обязательно наткнешься на члена экипажа, одного из пятнадцати. И они все орут и жрут козявки горстями. И так тринадцать месяцев.
Ты понял? Тринадцать. Долбаных. Месяцев.
Ну что, проникся? Ладно, не реви. Не реви, кому говорят. Вот, я тебе в щелку просунул обертку от жвачки, можешь понюхать. Не хочешь? Ну, давай насыплю кошачьих какашек, погрызи. Думаешь, после года с лишним полета корабельная жратва вкуснее кошачьих какашек? А ведь это только в одну сторону.
Не плачь. Я ведь не плакал.
Хотя бы потому, что на борту была еще и шестнадцатая. Шен Бейкер. Черноволосая, скуластая и маленькая.
И это извиняло все и всех: создателей «Феникса», глючащие датчики, многоумных профессоров космопсихологии, воняющие фильтры.
Целых тринадцать месяцев. Всего лишь тринадцать месяцев.
Рядом с ней.
* * *
Эрик Андерссон, второй пилот
Все устали. Раньше только язвили, а сегодня дошло дело до потасовки. Первыми сорвались эти двое. Я не удивлен: Иван и Джон невзлюбили друг друга еще в Центре подготовки. У парней напрочь отсутствуют такт и самообладание.
Да, я абсолютно не удивлен. Из экипажа в шестнадцать человек только пять профессиональных астронавтов. Остальные набраны по всей изуродованной планете и подготовлены кое-как. На всех этапах проекта «Феникс» политические мотивы брали верх. А расхлебывать, как всегда, профессионалам.
Куда смотрели все эти психологи, специалисты по коммуникациям, надутые очкарики с безупречными проборами? Тоже мне, «Ноев Ковчег, последняя надежда человечества». Каждой твари по паре: расист против активиста «черных пантер», коммунист против либерала, бывшие пилоты боевых коптеров против бывших зенитчиков. Можно ли после этого удивляться, что они набили друг другу физиономии? Отнюдь. Можно лишь удивляться, что конфликт с кровопролитием – первый за четыреста суток полета.
Ясно было сразу, что эта парочка, Смит и Кузнецов, беременна мордобоем. Было поздно искать замену. Времени нет совсем. Каждый лишний день миссии «Феникс» стоит десятков тысяч лишних смертей на Земле.
Или даже так: любая задержка снижает шанс человечества на выживание.
И не надо мне истерить о душевных травмах и страданиях. Никто не заставлял их начинать войну. Всегда можно договориться. Всегда.
Совершенно необязательно ради дурацких амбиций убивать одну половину человечества и обрекать на медленную смерть вторую. Ребятки порезвились, а теперь всем разгребать. Вы знаете, какие эдельвейсы росли в Емтланде? Ондатры ели у меня с руки. Сосны шумели по партитурам Юхана Румана.
За год до полета нам дали последний отпуск. Потом – строгий карантин и изоляция. Я не смог поехать в Емтланд. Там теперь зона заражения, облако пришло с Кольского полуострова. Соснам нечем шуметь, они облысели. Ондатры лежат на берегу отравленного ручья желтыми брюшками кверху.
