– Ждите команду, – говорю я и врубаю циркулярный канал.
Теперь меня слышат в рубках всех кораблей импровизированной эскадры. Хотя, какая там эскадра: цыганский табор по сравнению с нами – парадная колонна императорской гвардии на Красной Площади. Здесь все, что сумело подняться с планеты – от ржавых трапперов до слоноподобных танкеров.
– Внимание, начинаем. Через минуту помехи ослабнут или исчезнут вообще. Каждому действовать самостоятельно. Исполните свой долг, ребята. Бейте врага всем, чем сумеете. За человечество!
– За человечество… – глухо отвечают динамики.
Руки опять начинают дрожать.
В глазах мелькают белые точки. Одна набухает, растет – и превращается в сиреневый, бешено вращающийся шар.
* * *
Сиреневый, бешено вращающийся шар. Я пытаюсь отогнать наваждение – рука бессильно падает на простынь.
– Спокойно. Не пытайтесь встать, полежите. Придите в себя.
Фокусирую взгляд.
Серое пятно обретает резкость и превращается в лысого типа. От его облика так и воняет казенщиной.
Я лежу на кушетке, голый по пояс и прикрытый простыней. Присоски сняты, но на месте контакта – зуд. Пробую почесать висок: на этот раз пальцы слушаются.
Всплывает длинная и неуклюжая, как парализованный жираф, формулировка: «психологическое ретроградное чего-то там сканирование».
– У вас сейчас частичная амнезия. Это нормально. Не очень приятно, но увы: неизбежные последствия сканирования. Все ветераны обязаны проходить, согласно закона о конверсии. Сами понимаете: надо выявить латентные травмы, психические искажения и прочие ушибы от службы. Чтобы избавиться от нежелательных последствий.
Ветеран!
Точно: я – ветеран.
В голове то вальсируют, то дергаются в диком ритме картины: тесная рубка моего первого орбитального истребителя; атака моей эскадрильи на фоне бугристого Деймоса; обрывки горящего пилотного комбинезона, прикипающие к телу…
Моя нелепая рожа в телевизоре:
– За заслуги перед Российской Империей досрочно присвоить вице-полковнику космофлота Денису Крюкову воинское звание «командор»…
Я никогда не стану адмиралом.
Меня выкинули на пенсию. Еще повезло. Многих – просто сократили: три оклада в зубы – и гуляй, теперь штафирка.
– Довольно жестокая процедура, – морщусь я, – так недолго и дурачком заделаться. Какие-то галлюцинации. Бред, но очень правдоподобный.
– О чем? Что вы видели? – лысый оживляется и наклоняется ко мне. Неожиданно близко – острые, словно сверла, глаза. И волосатые ноздри.
Отодвигаюсь, насколько позволяет кушетка. Послать бы его, но флотская привычка перевешивает: на вопросы командира надо отвечать, а этот тип, несомненно, в данной ситуации – старший.
– Какой-то странный бой. Их – под сорок единиц, но с отличным маскировочным прикрытием. Что-то непонятное: ни типов кораблей, ни характеристик, на ощупь и интуитивно.
Лысый кивает: ему вправду интересно.
– А я, почему-то, без знаков различий. И эскадра у меня чудная. Какие-то партизаны на гражданских кораблях.
– Как любопытно! – восклицает лысый, – А вы выдумщик. Чего только не выкинет подсознание. Надо будет рассказать доктору.
– Так вы не доктор?! – возмущаюсь я.
– Позвольте представиться: статский советник Чугунный.
Какого хрена? Некий посторонний тип видит меня в таком разобранном состоянии, да еще задает вопросы. Блин, надо собраться в кучу. Встать и начистить ему рыло.
– Видите ли, вам заодно проводили по моей просьбе специальное тестирование. Я хочу предложить вам работу. Вернее, службу.
Я злюсь, и от злости начинаю приходить в себя. Сжимаю и разжимаю кулаки. Осторожно поворачиваю голову: дурацкий сиреневый шар, последний след глюков, наконец- то перестает доводить меня до тошноты и исчезает.
Жутко ломит затылок. Горит весь правый бок – там, куда мне реплицировали кожу десять лет назад.
– Екарный бабай.
– Не спешите отказываться, – Чугунный принимает «бабая» на свой счет, – сами подумайте: вы еще вполне в соку, в расцвете, так сказать. Ну, не дежурным же на китовую ферму вам идти, в самом деле.
Меня почему-то сильно обижает эта китовая ферма.
– Какого хрена?! Да меня в любую контору, с руками и ногами. Тридцать лет выслуги. Два ордена Багратиона, «Двуглавый Орел» с мечами.
– К сожалению, нет, – качает лысиной статский. Он всячески пытается скорчить на роже подобие сочувствия, но по глазам видно – ему на меня плевать.
– Вы несколько оторвались от гражданской жизни. Подобных вам не берут на работу: слишком прямолинейны, негибки, не склонны к компромиссам. Общая тенденция, знаете ли. И в нашем земском соборе, и у американцев, и в китайском парламенте в большинстве – соглашенцы.
– Политика – дерьмо, – мрачно замечаю я.
– Не вздумайте сказать это на людях, господин Крюков. Штраф – три червонца, за повторное подобное высказывание – двадцать часов принудительной лекции о лояльности. Империя подписала договор о сокращении вооруженных сил впятеро, а ваша фамилия вообще включена в секретное приложение. Нашумели вы в свое время. У ролика на зутубе, где вы выбрасываете Коротышку Макса из шлюза, четыре миллиарда просмотров.
– А я должен был его в десны целовать? – огрызаюсь я, – дюжина захваченных кораблей. А станция на Каллисто? Я сам недолюбливаю этих мозгоклюев-ученых, но то, что он творил с безоружными… Если бы я его сдал полиции ООН, он получил бы максимальный срок – семь лет. Комфортабельную камеру и оплаченную правительством проститутку раз в неделю. Жирновато будет за две сотни убитых, не? И вообще, это был побег.
– Конечно, побег, – ухмыляется статский, – без скафандра – в открытый космос. Ладно, забудем. В душе я – на вашей стороне. Так вот. Вы нам подходите. Я хочу предложить вам работу.
– Кому это «нам»? На кого я должен горбатиться?
Чугунный встает. Вытягивается, руки по швам. Кажется, что сейчас он запоет «Боже, храни Императрицу».
Его лысина блестит на фоне парадного портрета на стене.
Рыжие волосы, собранные в высокую прическу, украшены диадемой с лупазом «Гордость Марса». Нежные белые руки сложены под грудью, как лебединые крылья. И глаза.
Они глядели с переборок матросских кубриков и офицерских кают-кампаний каждого корабля космофлота – от древнего лунного челнока до могучего эскадренного линкора «Святогор».
За эти зеленые глаза мы подыхали на Меркурии. Горело жестокое Солнце в половину неба, горели парни в десантных ботах, и хрипели слова гимна в динамиках – последние в их жизни слова.
– Я предлагаю вам работать на правительство Ее Величества.
