До Валентина донесся запах жареной рыбы, и он тут же почувствовал, что голоден, открыл расшатанную дверь и оказался в кухне, где маленький усталый человек готовил завтрак для полудюжины постояльцев различных рас. Он равнодушно взглянул на Валентина.
– Я опоздал к еде? – мягко спросил Валентин.
– Садись. Рыба и пиво. Тридцать весовых единиц.
Валентин нашел монету в полкроны и положил на плиту. Повар отсчитал несколько медяков сдачи и бросил второй кусок рыбного филе на сковородку. Валентин сел у стены. Несколько позавтракавших собрались уходить. Стройная, гибкая девушка с коротко остриженными черными волосами задержалась около Валентина:
– Пиво в этом кувшине. Обслуживай себя сам.
– Спасибо, – ответил Валентин, но она уже вышла.
Он налил полную кружку. Пиво было крепкое, с резким привкусом. Через минуту он получил зажаренную до хруста, на удивление вкусную рыбу и быстро ее съел.
– Еще, – сказал он повару.
Повар мрачно посмотрел на него, но возражать не стал.
Во время еды Валентин заметил, что сидящий за соседним столиком хьорт, толстый, с одутловатым лицом, пепельной рябой кожей и большими выпуклыми глазами, внимательно разглядывает его. Валентину это было неприятно, и через какое-то время он искоса взглянул на хьорта. Тот заморгал и быстро отвел глаза, но вскоре снова повернулся к Валентину и спросил:
– Только что прибыл?
– Ночью.
– Надолго?
– До конца фестиваля, во всяком случае.
В этом хьорте было нечто такое, что инстинктивно не нравилось Валентину. Возможно, виной всему – внешность, поскольку Валентин считал хьортов непривлекательными, грубыми и надменными созданиями. Конечно, думать так нехорошо: ведь хьорты не виноваты, что так выглядят, и люди, наверное, в свою очередь кажутся им бледными существами с отвратительно гладкой кожей.
А может быть, Валентину не нравилось вмешательство в его жизнь – пристальные взгляды, вопросы. А может, и то, что кожу хьорта украшали жирные полосы оранжевого пигмента. Так или иначе, но он вызывал у Валентина ощущение тошноты и одновременно беспокойства. Однако, устыдившись своих мыслей и не желая казаться необщительным, он заставил себя улыбнуться:
– Меня зовут Валентин. Я из Ни-мойи.
– Далеко забрался, – отозвался хьорт, шумно пережевывая пищу.
– Ты живешь неподалеку?
– Немного южнее Пидруида. Звать Виноркис. Торгую шкурами.
Он занялся своим завтраком, но через минуту снова переключил внимание на Валентина, пристально уставившись на него своими рыбьими глазами.
– Ты путешествуешь с этим мальчиком?
– Нет. Я встретил его на пути в Пидруид.
Хьорт кивнул:
– После фестиваля вернешься в Ни-мойю?
Вопросы начали надоедать Валентину, но ему все еще не хотелось показаться невежливым даже по отношению к столь навязчивому хьорту.
– Еще не знаю, – ответил он.
– Значит, думаешь остаться здесь?
Валентин пожал плечами:
– Я вообще ничего не планирую.
– М-м-м, – промычал Виноркис, – хороший образ жизни.
Из-за гнусавости хьорта трудно было понять, с одобрением он высказался или с саркастическим осуждением. Но Валентина это мало беспокоило. Решив, что все приличия соблюдены, он замолчал. У хьорта, по-видимому, хватило ума прекратить разговор. Он покончил с завтраком, со скрипом отодвинул стул и неуклюже, как все хьорты, поплелся к двери, бросив напоследок:
– Теперь – на рыночную площадь. Еще увидимся.
Валентин вышел во двор. Там шла очень странная игра. У дальней стены стояли восемь фигур и перебрасывались кинжалами. Шестеро были скандарами, крупными косматыми существами с четырьмя руками и грубой серой кожей, а двое – людьми, которых Валентин видел за завтраком, когда вошел в кухню: стройная темноволосая девушка и худой мужчина со строгим взглядом, удивительно белой кожей и длинными белыми волосами.
Кинжалы летали с ошеломляющей быстротой, сверкая в утреннем солнце; на всех лицах было угрюмо-сосредоточенное выражение. Никто ни разу не уронил кинжал, никто не схватил его за острие, и Валентин даже не мог сосчитать, сколько же кинжалов носилось взад и вперед. Их, казалось, постоянно бросали и хватали, все руки были заняты, и все больше оружия мелькало в воздухе. Он подумал, что это жонглеры отрабатывают номер, готовясь к выступлению на фестивале.
Скандары, четырехрукие и тяжеловесные, демонстрировали невероятную ловкость, но мужчина и женщина не уступали им и жонглировали столь же искусно. Валентин стоял на безопасном расстоянии, зачарованно следя за летающими кинжалами.
Затем один из скандаров крикнул:
– Хоп!
И все перемешалось: шесть чужаков начали бросать кинжалы только друг другу, все увеличивая скорость, а двое людей отошли в сторону.
Девушка улыбнулась Валентину.
– Эй, давай с нами!
– Что?
– Сыграй с нами!
Глаза ее лукаво блеснули.
– Опасная, я бы сказал, игра.
– Все игры опасны. Лови!
Она без предупреждения бросила ему кинжал.
– Как тебя звать, парень?
– Валентин, – выдохнул он и отчаянно схватил кинжал за рукоятку, когда тот пролетал мимо его уха.
– Неплохо, – похвалил беловолосый. – А ну-ка этот!
И тоже метнул кинжал.
Валентин засмеялся, поймал его уже с большей ловкостью и встал, держа по кинжалу в каждой руке.
Скандары, совершенно не обращая внимания на эту сцену, методично продолжали обмениваться каскадом кинжалов.
– Верни бросок, – приказала девушка.
Валентин нахмурился и бросил излишне осторожно, боясь задеть ее. Кинжал описал слабую дугу и упал к ногам девушки.
– Мог бы и лучше, – усмехнулась она.
– Извини.
Другой кинжал он послал с большей силой. Она спокойно поймала его, выхватила еще один у беловолосого и метнула их один за другим Валентину. Думать было некогда – он быстро схватил оба. На лбу выступил пот, но Валентин уже вошел в ритм.
– Давай, – велела девушка.
Он бросил ей один кинжал, второй, поймал от беловолосого третий и послал его в воздух, а к нему уже летели два других.
Лучше бы они были игровыми, тупыми, но он знал, что это не так, и очень волновался. Это занятие вызывало автоматическую реакцию, заставляло его сосредоточиться и, не упуская из виду подлетающий кинжал, вовремя отправлять другой.
Валентин двигался размеренно, ловил и бросал, ловил и бросал, и все время один кинжал летел к нему, а другой – от него.
