– Я смотрю на это иначе, – возразил Кхун. – Кроме того, моя жизнь до сих пор была скучной и никчемной. Я покинул свой родной Кианимот и прилетел сюда без какой-либо важной цели, жил здесь глупо и чуть не погиб, так почему бы мне не рисковать жизнью и дальше? Я присоединяюсь к тебе, буду считать твое дело своим и, может быть, со временем поверю в него, а если умру, помогая тебе вернуть власть, это будет всего лишь уплата долга. Своей смертью я расплачусь с Вселенной за плохо проведенную жизнь. Ты принимаешь меня?
– От всего сердца, – ответил Валентин.
Паром громко загудел и причалил.
Они остановились на ночь в самом дешевом портовом отеле, довольно чистом, с голыми, тщательно вымытыми каменными стенами и общими ваннами, а затем скромно, но сытно пообедали в гостинице неподалеку. Валентин предложил объединить все имеющиеся средства и назначил Залзана Кавола и Шанамира казначеями, поскольку они знали цену деньгам и лучше всех остальных умели их расходовать. У самого Валентина оставалось еще много из того, с чем он пришел в Пидруид, а Залзан Кавол извлек из потайного кармана кучу десятиреаловых монет. Собранных денег должно было хватить на дорогу до Острова Сна.
Утром они сели на речное судно, похожее на то, которое доставило их из Кинтора в Верф, и отправились в Пилиплок, большой порт в устье Зимра.
Несмотря на то что они давно уже путешествовали по Зимроэлю, от восточного побережья их все еще отделяло несколько тысяч миль, но по широкой водной глади Зимра корабли скользили величественно и быстро. Конечно, судно то и дело останавливалось в бесчисленных городах и городках: Ларнимискулусе, Белке и Кларисканзе, Флегите, Хискурете, Центриуме, Облиорн-Вейле, Салвамоте, Гоуркэйне, Семироде и Цериноре, Хаунфорте, Маджоре, Импемонде, Оргелиузе, Дамбемуире и нескончаемой череде многих, многих других, почти не отличавшихся друг от друга: каждый – со своим пирсом, набережными, садами пальм и алабандин, весело раскрашенными складами и внушительными базарами. Всюду на борт поднимались пассажиры с билетами, жаждавшие немедленно отправиться в путь.
Из выпрошенных у команды кусков дерева Слит выстрогал жонглерские дубинки, Карабелла где-то разыскала мячи, а скандары, пообедав, преспокойно зажали в ладонях пустые тарелки и улизнули с ними, так что труппа постепенно обзаводилась всем необходимым инвентарем, и уже на третий день они выступили на палубе и заработали несколько лишних крон. К Залзану Каволу понемногу возвращалась прежняя грубоватость и самоуверенность, поскольку он снова выступал, но все-таки характер его сильно изменился. Он стал удивительно покладистым и научился сдерживать себя в ситуациях, которые раньше вызвали бы взрыв ярости.
Четверо скандаров чувствовали себя здесь дома. Они родились в Пилиплоке и начали свою карьеру, обходя города обширной провинции, раскинувшейся как вверх по реке, так и вглубь страны на тысячи миль от побережья. Им приятно было видеть знакомые места, рыжеватые холмы, шумные городки с деревянными зданиями. Залзан Кавол рассказывал о своей прежней работе в этих краях, об успехах и неудачах, ибо они тоже бывали, правда, редко, о споре с импрессарио, из-за которого жонглеру пришлось отправиться искать счастья на другой конец Зимроэля. Валентин подозревал, что все тут было не так-то просто и, возможно, Залзан Кавол даже не поладил с законом, но спрашивать не стал.
Однажды ночью, подвыпив, скандары даже затянули – впервые на памяти Валентина – мрачную и унылую песню:
В сердце моем тьма,
Темный на сердце страх.
Это не Смерть ли сама
Стоит у меня в глазах?
Смерть и горе
Идут по пятам:
Смерть – драконам,
Смерть – нам.
Как далеко земля,
Давшая жизни свет,
Милые сердцу поля,
В которых встречал рассвет!
Смерть и горе
Идут по пятам:
Смерть – драконам,
Смерть – нам.
Вперед! За драконом вслед!
Ревет за кормой вода.
Дома родного, нет,
Не видеть мне никогда.
Смерть и горе
Идут по пятам:
Смерть – драконам,
Смерть – нам.
Песня была невероятно печальной, но огромные скандары выглядели так нелепо, когда пели, покачиваясь, что Валентин и Карабелла сначала чуть не фыркнули, однако, прислушавшись, Валентин почувствовал, что песня трогает его, потому что в ней было живое чувство. Скандары и в самом деле встретились со смертью и горем, и, хотя сейчас их дом совсем близко, большую часть жизни они провели вдали от него. «Возможно, – подумал Валентин, – скандарам вообще нелегко на Маджипуре: таким неуклюжим лохматым созданиям трудно жить в теплом климате среди более мелких гладкокожих существ».
Лето закончилось, и в восточном Зимроэле начинался сухой сезон: под южными ветрами вся растительность засыхала до весенних дождей, и, как утверждал Залзан Кавол, обитатели этих мест становились более вспыльчивыми, а потому резко возрастало число преступлений. Валентину этот район показался менее интересным, чем джунгли средней части континента или субтропики на дальнем западе, изобиловавшие красками, но через несколько дней, присмотревшись, он решил, что и здесь присутствует своеобразная красота – сдержанная и строгая, совсем не походившая на яркую, пышную красоту запада. Тем не менее он обрадовался, когда после многих дней, проведенных на однообразной и, казалось, бесконечной реке, Залзан Кавол объявил, что уже видны окраины Пилиплока.
Глава 3
Пилиплок был почти так же стар и почти так же велик, как и его двойник Пидруид, расположившийся на другом краю континента, но на этом их сходство заканчивалось. Пидруид рос стихийно, как попало накручивая улицы и бульвары, а Пилиплок с незапамятных времен строился по плану, которому следовали с жесткой, почти маниакальной точностью.
Город раскинулся на большом мысе, образованном южным берегом Зимра в том месте, где река впадала во Внутреннее море. Ширина ее здесь была около шестидесяти или семидесяти миль. Быстрое течение несло сюда весь мусор, собранный на протяжении семи тысяч миль – от самых истоков на дальнем северо-западе, и это придавало зелено-голубым водам темный оттенок, след которого тянулся в море, как говорили, на сотни миль. Северный мыс устья реки представлял собой длинный меловой утес в милю высотой. В ясную погоду ослепительно блестевшая белая стена была видна даже из Пилиплока. Этот мыс никак нельзя было использовать для гавани, на нем никогда не было поселений, и его считали священным заповедником. Там жили в полной изоляции отшельники, поклонявшиеся Хозяйке Острова Сна, и никто посторонний не вторгался туда в течение сотен лет. Пилиплок – другое дело. Город с одиннадцатью миллионами жителей радиусами расходился от великолепной природной гавани. Радиусы пересекались изогнутыми поясами: на внутренних линиях располагались торговые и промышленные зоны, а также зоны отдыха, на внешних – жилые кварталы, резко разграниченные по достатку и в меньшей степени – по расовым признакам. В Пилиплоке жило очень много скандаров. Валентину казалось, что каждый третий в районе порта – соплеменник Залзана Кавола, и было несколько странно видеть сразу так много четырехруких гигантов. Здесь обитало также множество надменных аристократических двухголовых су-сухирисов, торговцев предметами роскоши, дорогими тканями, драгоценностями и редчайшими изделиями ручной работы, мастеров со всей провинции. Воздух был свежий и сухой. Почувствовав на лице горячий южный ветер, Валентин понял, что имел в виду Залзан Кавол, говоря, что этот ветер ухудшает настроение.
