Весной 1918 г. весьма условную границу с Грузией имели Кубано-Черноморская, а позднее и Северо-Кавказская советские республики. Отвлеченные на борьбу с «деникинскими бандами», красногвардейские отряды оказались не готовы к отражению наступления грузинской регулярной дивизии, усиленной отрядами народной гвардии. Быстро и почти не встречая сопротивления, грузинские части под командованием генерала Мазниева 24 июля 1918 г. вошли в Сочи, а 6 августа 1918 г. заняли Туапсе. К сентябрю авангарды грузинских войск были уже вблизи Геленджика.
Формальным обоснованием этих действий грузинских войск было обращение Абхазского Национального Совета в Тифлис. 11 июля 1918 г. Абхазский Национальный Совет и правительство Грузии заключили «временный» договор, в соответствии с которым Абхазия включалась в состав Грузии (в начале 1918 г. она считалась в составе Горской республики). Грузинские войска должны были обезопасить Абхазию от возможного наступления со стороны отрядов красной гвардии. Договор предусматривал, что окончательный порядок государственного устройства будет определен «Национальным Собранием Абхазии», а до его созыва верховной властью в регионе (как и в других областях Закавказья) признавался Абхазский Национальный Совет. Абхазия формально входила в Грузию на равноправных началах. На деле после двукратного разгона Абхазского Национального Совета и ареста его лидеров власть в Сухумском округе перешла к назначенному из Тифлиса комиссару, опиравшемуся на новоизбранный Совет, на ¾ состоявший из грузин. Наступление на Туапсе было согласовано и с немецкой военной миссией, уверенной, что грузинские войска создадут хороший «барьер» перед белыми войсками, намеревавшимися восстановить Восточный фронт против Германии на Кавказе (7).
Показательно, что в эти же дни (16 июля 1918 г.) парламент Грузии утвердил закон «О подданстве», согласно которому все грузины, независимо от места жительства, равно как и представители других национальностей на территории Грузии и даже «приписанные до начала войны (август 1914 г.) к какой-либо административной единице республики», признавались грузинскими подданными. «Двоеподданство» («двойное гражданство», выражаясь современным языком) было объявлено недопустимым, наказывалось лишением гражданских прав и высылкой. Таким образом, у русского населения, как и у других национальностей на территории Грузии, практически не оставалось выбора, иначе как признание над собой новой власти (8).
Делались попытки обосновать «исторически» расширение границ Грузии. Ссылаясь на северные границы Абхазского царства, грузинское правительство заявляло о необходимости исключения Гагринского округа из Черноморской губернии, в состав которой он был включен в 1905 г., после постройки здесь курорта. Что касается Туапсе, то тут говорить об «исторических основаниях» не приходилось вовсе. Еще менее доказательной была попытка оправдать включение в Грузию Сочинского округа на основании «заявления общественности», представленной местным крестьянским съездом. Сочинские социалисты искали «защиты» в Тифлисе от «реакции», олицетворением которой становилась успешно действовавшая на Кубани Добровольческая армия. О том, что притязания на Сочинский округ носили сугубо политический, а не национальный характер, свидетельствовал тот факт, что из его 50 «селений» 36 было русских, 13 «со смешанным пришлым населением» и «только одно грузинское» (9).
Нельзя сказать, что в грузинском руководстве все разделяли идеи «Великой Грузии». Если военное министерство с энтузиазмом воспринимало перспективы расширения территории, то Министерство иностранных дел придерживалось позиции нецелесообразности включения в состав республики территорий весьма спорных и с национальной, и с административной точки зрения: «не только в Туапсе, но и в Сочи грузинам нечего было делать», «присоединение Сочинского округа к Грузии создавало новую плоскость трения, а их и без того было достаточно», «в положении Грузии следовало избегать осложнений, не вызываемых необходимостью» (10).
Осенью 1918 г. о защите суверенных российских интересов в крае заявило командование Добрармии.
Первоначально действия грузинской армии расценивались как «дружественные» по отношению к белым. В июле 1918 г. восставшие кубанские казаки Майкопского отдела взаимодействовали с грузинскими частями, занявшими Туапсе. Следует отметить, что Кубанская Краевая Рада еще в начале 1918 г. направила приветствие Закавказскому сейму, заявив о готовности к самому тесному сотрудничеству на основе признания суверенитета Закавказья. Консул из Тифлиса прибыл и в Новочеркасск. Предполагалось, что контакты с Доном и Кубанью обеспечат Грузию необходимым для республики продовольствием.
После неудачных боев в Черноморье на соединение с частями 11-й советской армии вдоль побережья шла с боями Таманская армия красных («Железный поток»). Ее головная колонна под командой бывшего штабс-капитана Е. И. Ковтюха столкнулась с грузинскими и кубанскими войсками под Туапсе, вошла в город, но задерживаться там не стала, на Сочи не пошла, а повернула к Армавиру.
В августе 1918 г. генерал Алексеев в письме к генералу Мазниеву отмечал: «Судьба поставила нас не только в близкое боевое соприкосновение, но сделала нас союзниками, борющимися пока (многозначительное слово. – В.Ц.) за одно и то же дело и действующими в одном и том же направлении… убежден, что этот союз примет длительный и более широкий характер» (11). Позицию Верховного Руководителя Добровольческой армии вообще отличала подчеркнутая лояльность к Грузии, хотя новая республика и не собиралась уступать занятых земель.
После того как преследовавшие красногвардейцев части Добармии вступили в Туапсе, они встретили противодействие со стороны грузинских народогвардейцев. Возник т. н. «грузинский фронт». В Екатеринодар выехали Мазниев и заместитель председателя правительства Грузии Гегечкори. 12 сентября состоялись переговоры, начавшиеся с предельно корректной фразы генерала Алексеева: «Разрешите от имени Добровольческой Армии и Кубанского правительства (его представлял глава кабинета Л. Л. Быч) приветствовать представителей дружественной самостоятельной Грузии. Предстоящие переговоры, я надеюсь, приведут к удовлетворительным результатам. С нашей стороны никаких стремлений ограничить самостоятельность Грузии нет; я должен ожидать равноценного отношения Грузии к нам» (12).
В «союзническом» духе начал доклад и Гегечкори, заявивший, что «борьба с большевиками – это вопрос нашей жизни и смерти». Но как только речь зашла о территориальных вопросах, грузинская делегация, ссылаясь на резолюцию сочинских социалистов, заявила о своем долге перед местным населением, «добровольно» пожелавшим войти в состав «демократической Грузии». Протесты руководства Добрармии в отношении Абхазии игнорировались, поскольку сама эта армия, с точки зрения Гегечкори, была не выразительницей «всероссийской власти», а лишь «частной организацией», имеющей не больше прав, чем суверенная Грузия, в решении судьбы «спорных» территорий бывшей Империи.
14 сентября переговоры были прерваны, «общего языка» найти не удалось, хотя Гегечкори и Мазниев добились подтверждения суверенитета Грузии со стороны представителей Кубани. При Кубанском правительстве были аккредитованы представители закавказских правительств.
