Самарский Комуч потребовал от ВОПУ безоговорочного подчинения («ни автономного, ни независимого правительства Урала Комуч признавать не станет», Комуч «не признает власти Временного Сибирского правительства за пределами административных границ Сибири»). Сибирское правительство (его представителем был генерал Гришин-Алмазов, а затем уполномоченный по Уралу, бывший директор Богословского горного округа С. С. Постников) также считало, что уральские политики должны признать их верховенство, хотя и в довольно необычной форме: «уральцы» утверждают состав правительства, а «сибиряки» санкционируют его создание, ничего при этом не меняя в составе и в региональной политике. Особым указом от 18 июля 1918 г. Временное Сибирское правительство постановило включить в свою юрисдикцию Челябинский и Троицкий уезды Оренбургской губернии и Златоустовский уезд Уфимской губернии. Предполагалось, что под постоянную юрисдикцию сибирской власти перейдут Шадринский, Камышловский и Екатеринбургский уезды Пермской губернии. По оценке Кроля, «если бы перед Уралом стала дилемма при отделении, то он вынужден был бы пойти с Сибирью, ибо иначе он был бы обречен на экономическую смерть. Сибирь – его единственный рынок для сбыта его железа и его поставщик зерна… Вообще связь Урала с Сибирью более тесная, чем с западом, хотя сибиряками уральцы себя не считают».
Но само ВОПУ не собиралось отказываться от своего суверенитета, уступая его таким же, по сути, «областным» властям. В отношении железнодорожного, почтово-телеграфного сообщения, торговли Урал не отделялся от своих соседей. В отношении организации армии, проведения мобилизаций ВОПУ передавал свои полномочия Сибирскому правительству. Финансовая система, которая первоначально также должна была носить автономный характер, не получила соответствующей эмиссионной поддержки из Омска и обратилась к выпуску собственных «денег» (14).
ВОПУ тесно сотрудничало с «общественностью», местная власть руководствовалась законодательством Временного правительства (Временным положением о губернских и уездных Комиссарах от 19 сентября 1917 г.), лишь формально заменив наименование должностей губернского и уездного комиссаров на губернских и уездных уполномоченных. 25 сентября 1918 г. была образована Комиссия для выработки законопроекта о выборах в Областную Думу Урала. Ее состав должен был отражать как партийно-политический, так и территориально-административный принцип формирования и включать представителей каждого губернского и уездного города, губернского и уездного земства Уральской области, представителей партий «народной свободы, народных социалистов, социалистов-революционеров, социал-демократов (меньшевиков), а также – от Екатеринбургской торгово-промышленной биржи, Совета Съезда горнопромышленников Урала, Центрального Бюро профсоюзов служащих и рабочих Урала и крестьянской организации («если таковая будет образована»). Все вопросы, связанные с юридическим обоснованием избирательного закона, полномочий будущей Думы должны были обсуждаться в соответствующих подкомиссиях (15).
В судебно-следственной сфере учреждались уездные Временные следственные комиссии, заменившие собой камеры мировых судей. Члены комиссии избирались волостным земским собранием, но утверждались помощником уездного уполномоченного, который мог создавать комиссии и «по собственной инициативе». Аналогичные следственные комиссии создавались и в городах. Их состав выдвигался городскими думами и также утверждался помощником уездного уполномоченного, причем в их состав должен был входить как минимум один представитель с юридическим образованием «или практически знакомый с юриспруденцией» (16).
Для поддержки контактов власти и общества в экономической сфере 9 сентября 1918 г. был создан Уральский Промышленный Комитет. В его компетенцию входило обеспечение «потребностей армии, транспорта и промышленности», «определение условий финансирования предприятий», регулирование цен, а также осуществление «широкого спектра мер, направленных на регулирование промышленности в условиях милитаризации труда». В Бюро Комитета входили сам Главноуправляющий труда и четыре представителя, согласованные с Сибирским правительством, а также «один представитель чехословацких технических организаций» и представитель Самарского Комуча. Бюро отчитывалось перед Общим Собранием, собиравшимся не менее раза в месяц. Состав Собрания включал весь состав Бюро и представителей от главных управлений финансов, торговли и промышленности, продовольствия и труда, а также представителей «от рабочих по избранию Бюро профсоюзов Урала», «от кооперативных организаций», «уральского отдела Всероссийского Союза инженеров», «от союза Профессиональных Технических Организаций Урала» и «от Совещания Уральских горнопромышленников».
Уральский Комитет обладал правом создавать районные комитеты, использовать для своей работы структуры правительственного аппарата, мог издавать «инструкции», давать представления правительству об упразднении «излишних» управленческих структур (17).
ВОПУ в лице Кроля активно участвовало в работе Уфимского Государственного Совещания и настойчиво предлагало сделать Екатеринбург (вместо Омска) столицей новообразованной Всероссийской власти. В этом случае аппарат ВОПУ мог бы получить статус Совета министров Временного Всероссийского правительства. Но этого не произошло. Наоборот, 2–3 ноября 1918 г. на заседании Директории обсуждался вопрос о будущем ВОПУ. Уральская делегация, представившая обширный доклад, «обосновывающий права на автономию и на границы Урала», смогла добиться лишь временного сохранения полномочий Главноуправляющих ведомствами до «принятия дел» от представителей Директории.
После обнародования Грамоты Директории от 6 ноября 1918 г., которой полномочия местных структур власти прекращались, 10 ноября ВОПУ опубликовало Обращение к населению Урала. В нем в согласии с решением Директории правительство объявляло о самороспуске, хотя при этом подчеркивалась «принципиальная возможность создания в будущем общеуральского представительного органа, объединяющего работу местного управления горнозаводского Урала». «Все граждане Области Урала» призывались «сплотиться вокруг единого Временного Всероссийского правительства и оказывать ему полную поддержку и повиновение» (18).
Таким образом, создание государственных органов на Востоке России было проявлением местной политической активности, направленной на формирование элементов будущего всероссийского, общегосударственного «здания». Их деятельность не могла не иметь признаков «регионализма», хотя бы и временного, в любом случае их автономное существование могло продолжаться только до создания Всероссийской власти, которая, по существу, также носила временный характер. Опора на органы местного самоуправления – земско-городского или национального – обеспечивала им определенную легитимность, иначе говоря, давала возможность проведения «демократической политики».
Достаточно специфичной стала попытка создания еще одной автономной единицы в составе будущего Российского государства – Союза мусульман тюрко-татар Внутренней России и Сибири. Еще 22 июля 1917 г. в Казани состоялся съезд мусульманского духовенства, военнослужащих и было принято решение о создании культурно-национальной автономии Мусульман. Вторым всемусульманским съездом в Уфе (20 ноября 1917 г.) данная автономия была подтверждена. Был образован Парламент (Миллят-Меджлиси), утвердивший специальное Положение о «Национальной автономии мусульман тюрко-татар Внутренней России и Сибири». «Автономия» представлялась в форме создания «добровольного личного союза (-нации), обладающей в отношении своих членов принудительной властью». Показательно, что в Положении декларировалось создание Союза мусульман как «субъекта прав публичных и частных», но не с территориальной, а только с этно-конфессиональной спецификой (своего рода «государства в государстве»). Этот принцип автономии получил наименование «национально-персональной». Признавалось, что «членами Союза могут состоять мусульмане тюрко-татары обоего пола Внутренней России и Сибири вне зависимости от территории, ими занимаемой». Утверждались нормы «религиозной и национальной автономии», осуществление которых должно было проводиться посредством «публично-правовых» «органов религиозного и национального самоуправления». Автономия касалась «сферы дел религиозных, культурно-национальных, общественного призрения и налогового национального обложения». Язык «мусульман тюрко-татар» признавался равноправным с русским, специальный налог «для осуществления религиозных и национальных нужд» определялся «пропорционально численности тюрко-татарской нации» и вычитался из «общегосударственных, областных, краевых, земских и городских средств».
