Сами же депутаты Думы, безусловно, поддерживали идею ее скорейшего созыва, предупреждая, что это станет единственной гарантией против возможной «диктатуры реакции». Сибирские эсеры стремились к тесным контактам со своими товарищами по партии в составе Поволжского Комитета Членов Учредительного Собрания. Как только установилась связь с Поволжьем, самарские демократы потребовали от омского правительства признания своей власти как верховной и общероссийской. Партийные интересы подавляющего большинства депутатов отождествлялись с общегосударственными, а работа парламента рассматривалась как «возвращение к подлинному народовластию».
В отличие от позиции омских областников и торгово-промышленников, сторонники «народоправства», наоборот, признавали полномочия Сибирской Областной Думы явно недостаточными и настаивали на их существенном расширении. В земских и кооперативных изданиях публиковались статьи, в которых Думе предлагалось не только осуществить полноту законодательной власти, но и стать местом открытой политической борьбы, средством ликвидации кулуарных «комбинаций» и «закулисных интриг». Доводы противников СОД («состав не соответствует реальному соотношению сил в стране, принцип выборов не демократичен, никто ее не признает») отвергались ссылками на неудачный опыт правления Временного правительства, не имевшего поддержки со стороны представительной, законодательной власти («беда не в том, что был плох Предпарламент из-за недемократических выборов, – беда в том, что он был создан слишком поздно»). Общий вывод сторонников Думы сводился к формуле: «Дума должна стать законодательным органом до созыва Всесибирского Учредительного Собрания». «Младшая сестра Всероссийского Учредительного Собрания», Областная Дума должна была стать «опытным полем» российской национальной демократии.
Примечательно, что аргументация сторонников и противников Сибирской Думы довольно точно предваряла аргументацию сторонников и противников возобновления работ Всероссийского Учредительного Собрания, а тезис о целесообразности созыва Думы только для последующего «самороспуска» повторял, по существу, тезис Самарского Комуча о возможности возобновления работы Учредительного Собрания созыва 1917 г. исключительно для утверждения нового избирательного закона и назначения новых выборов. Тенденции укрепления единоличной власти в ущерб представительной были характерны в 1918 г. для всех регионов антибольшевистского движения (4).
Преодолеть «социалистическую односторонность» считалось возможным или путем полного переизбрания Думы «по принципу представительства от различных учреждений и партий (создание т. н. «суррогата народного представительства»), или же «пополнением действующего состава Думы» за счет «цензовиков». В одном из первых правительственных сообщений (от 7 июля 1918 г.) «О возобновлении работ Сибирской Областной Думы» было предложено внести в Думу «законопроект об изменении ст. 8 Положения о временных органах управления Сибири» от 15 декабря 1917 г. С учетом изменившейся обстановки в Думу следовало «доизбрать» по одному делегату «от каждого биржевого общества», «от каждого областного или губернского объединения золотопромышленников, углепромышленников, пароходовладельцев, лесопромышленников, рыбопромышленников, мукомолов, коннозаводчиков, скотопромышленников, кожевников и Общества фабрикантов и заводчиков» и два делегата от Общества сибирских инженеров. Новые делегаты от «профессиональных организаций» должны были заменить «представительство губернских и областных советов рабочих депутатов, центрального комитета Всесибирского Совета рабочих депутатов, не выбравших своих представителей в Думу», а «представительство советов крестьянских депутатов, не выбравших своих представителей», заменялось «представительством других соответствующих крестьянских организаций». «Довыборы» следовало провести до 20 июля.
ВСП санкционировало созыв СОД на 15 августа в Томске, оговорив при этом необходимость присутствия в ней «цензовых» элементов, а также профсоюзов и «крестьянских организаций». «Допущенная Чрезвычайным Всесибирским съездом государственная ошибка и классовая несправедливость ныне исправляются. В Областной Думе будут представлены все группы и классы населения». Однако на вышеупомянутом съезде торгово-промышленников было заявлено об отказе деловых организаций Сибири от участия в выборах (5).
В полном соответствии с предписанными сроками 15 августа 1918 года заседания Думы были торжественно открыты. По оценке Кроля, «из 97 наличных членов Думы около 50 человек входили в группу социалистов-революционеров, 10 человек – в социал-демократическую группу, автономистов и беспартийных было около 17 человек, представителей национальности – 7 человек и народных социалистов и сочувствующих им – около 6 человек». Эсеры требовали признания бывшего Учредительного Собрания единственным органом высшей власти и немедленного восстановления прав его членов. По оценке Серебренникова, «состав Думы был пополнен за счет членов Учредительного Собрания от Сибири, чем значительно была усилена эсеровская фракция Думы». Вместо «сибирских» значительное внимание было уделено вопросам «всероссийского значения». Обсуждались полномочия делегации СОД, отправляемой на Челябинское Государственное Совещание. Признавалась необходимость ответственности будущего Временного всероссийского правительства перед Всероссийским Учредительным Собранием и его представителями (т. е. перед Самарским Комучем). М. А. Кроль в своем докладе настаивал на переезде правительства из Омска в Томск на том основании, что здесь было бы гораздо эффективнее взаимодействие представительной и исполнительной власти. Присутствовавший на сессии Думы Вологодский («устало прочитавший декларацию Правительства») заверил собравшихся, что ВСП будет «рассматривать это предложение». Но переезд Думы не состоялся. В результате после всего четырех дней работы Думы, 19 августа, ВСП заявило о перерыве в ее заседаниях до 10 сентября 1918 г. Однако нельзя сказать, что Дума не шла на уступки правительству. Показательно, что единственным правовым актом, принятым Думой в летнюю сессию 1918 г., стал закон о дополнении ее состава «цензовыми» элементами (был принят 17 августа). Вся предварительная работа должна была проходить в рамках думских комиссий, в которых должны были участвовать бы и представители ВСП. Наконец был принят столь близкий сторонникам сильной исполнительной власти тезис: «Самоограничение всех думских фракций в отношении своих партийных требований ради общегосударственных интересов». Тем не менее добиться желанного взаимодействия в 1918 г. не удалось. Потребовалось около года, прежде чем сибирские политики вернулись к уже апробированному в 1917–1918 гг. принципу: созыв Всесибирского и Национального Учредительных Собраний должен идти параллельно в ходе возрождения российской государственности, а исполнительная и представительная власть может быть разделена (6).
Правда, возможность взаимодействия «общественности» и «бюрократии» не исключалась. О подобном компромиссе в 1918 г. говорили, в частности, члены Чехословацкого Национального Комитета: «Бывшие царские офицеры должны были, по крайней мере, хотя бы частично уяснить себе роль демократии и народного представительства. Члены Сибирской Областной Думы должны были понять нужды государства, а в реальную политику внести твердость и творческую работу».
Параллельно с постепенным ослаблением полномочий СОД, дискуссиями о соотношении правовых статусов Думы и будущего Всесибирского Учредительного Собрания ВСП укрепляло свое влияние. В гражданской войне, несмотря на общую слабость власти, проявился известный закон развития политических систем: при преобладании административно-бюрократических способов управления и отсутствии сколько-нибудь существенного контроля за деятельностью правительства (ввиду отсутствия развитых представительных структур) любые перемены в правительственной организации связаны только с введением новых звеньев управления, новых руководящих инстанций. Не стала исключением из этого правила и «демократическая» Сибирь.
