Данным планам, однако, не суждено было осуществиться. В Харбине начинают усиливаться позиции военных, считавших необходимым утверждение именно единоличной власти. Здесь заметная роль принадлежала не только самому Хорвату, но и полковнику Орлову, и особенно прибывшему в Харбин в конце апреля 1918 г. вице-адмиралу А. В. Колчаку. Колчак занял должность начальника штаба Российских войск в полосе отчуждения КВЖД и сразу же начал активную работу по сплочению всех действовавших на Дальнем Востоке военных сил. Военные были уверены, что «первоначальное управление должно принадлежать военной власти, причем военная власть должна быть единственным источником правительственной деятельности и оставаться таковым впредь до воссоздания порядка и безопасности. Существующие местные органы самоуправления не могут быть признаны законными, как избранные в смутное время и как не представляющие в настоящее время общественных настроений, и подлежат переизбранию». Позицию военных поддерживали также находившийся в Харбине директор Русско-Азиатского банка А. И. Путилов и российский посланник в Китае князь Н. А. Кудашев. Последний наиболее активно «продвигал» Колчака в военные руководители дальневосточных антибольшевистских сил. После отъезда Колчака в Японию на переговоры по снабжению российских войск на КВЖД его должность занял генерал-майор Б.Р. Хрещатицкий.
Таким образом, на Дальнем Востоке проявились такие же тенденции в развитии Белого движения, какие были характерны и для других регионов России. Первоначально – самостоятельное существование объединений социалистической демократии и «цензовиков», затем – поиски коалиции между двумя ведущими политическими элементами на общей антибольшевистской основе, наконец – признание неэффективности коалиционного варианта управления и переход к созданию единоличной власти на военной основе, но при консультативной роли «общественности».
Не последнюю роль в консолидации «консервативных» сил на Дальнем Востоке и в создании харбинской модели «всероссийской власти» сыграл генерал Флуг, командированный в Сибирь Корниловым еще в феврале 1918 г. Как он свидетельствовал в своих воспоминаниях, ему удалось убедить Хорвата пойти на самопровозглашение Временным Правителем России, причем сделано это было в полном соответствии с указаниями погибшего командующего Добровольческой армией и на основании его «Конституции». Следует отметить, что сведения о гибели Корнилова и кончине Алексеева были получены на Дальнем Востоке только в ноябре 1918 г.; во Владивостоке прошли заупокойные службы.
Неординарно был «решен» вопрос о легальности власти: «Юридическим обоснованием являлось то обстоятельство, что он (Хорват. – В.Ц.), как назначенный Временным правительством на пост комиссара в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги и никем с этого поста не смененный, продолжал фактически исполнять обязанности по должности комиссара, сохраняя, таким образом, характер агента последнего законного, признанного союзными державами правительства России» (3).
Духом правопреемственности от Временного правительства было отмечено «Воззвание» Хорвата «К населению России»: «Русские люди, ставящие выше всего благо Родины, в целом ряде обращений ко мне призывали меня, как единственного оставшегося у власти представителя Временного правительства, выступить на спасение гибнущей Родины, взять на себя всю полноту государственной власти. Глубоко веря в светлое будущее великого русского народа, повинуясь сознанию долга перед Родиной и внимая голосу бескорыстно стремящихся к спасению Отечества русских людей, я решил взять на себя полноту государственной власти впредь до восстановления, при содействии народа, порядка в стране и до созыва свободно избранного Учредительного Собрания, которое установит образ правления Российского государства» (4). Подобное изъявление «правопреемственности» проявлялось, например, и в заявлениях российских посольств за границей – они также претендовали на роль выразителей «общегосударственной власти».
Перейдя границу и заняв ст. Гродеково в Приморской области, генерал Хорват первым из всех представителей российского Белого движения заявил о себе как о всероссийском Правителе (9 июля 1918 г.). Временный характер своей власти сам Хорват объяснял тем, что при появлении «правомочного органа где-либо на остальной территории России» или другого («более компетентного») лица, например генерала Алексеева, он готов передать ему власть. При этом делалась оговорка: «… когда по условиям связи такая передача окажется фактически возможной» (5).
Формирование правительственного аппарата предполагалось уже не созданием представительно-коалиционных структур, а переходом к модели беспартийного, «профессионально-делового» правительства, полномочия которого ограничивались бы сугубо техническими, административными функциями. Был создан т. н. Деловой Кабинет, название которого достаточно ясно указывало на характер его работы. Состав Кабинета был небольшим – всего 8 управляющих ведомствами (не министров). Из лиц с общероссийской известностью в этот состав входили, например, крупный промышленник и финансист А. И. Путилов, высокопрофессиональный инженер-железнодорожник, работавший еще в Императорском министерстве путей сообщения, Л. А. Устругов (входил до этого в состав ВПАС, а после вошел в состав Совета министров Временного Всероссийского правительства). Управляющий военным ведомством генерал Флуг и прибывший вместе с ним с Дона полковник В. А. Глухарев представляли белый Юг России, что символизировало единство двух центров Белого движения. В письме генералу Гришину-Алмазову Флуг писал о создании «государственной власти, в состав которой вошли объединившиеся на деловой беспартийной платформе общественные деятели Сибири и Европейской России; «…по мере освобождения Русской территории от большевиков сформировавшаяся власть прежде всего озабочена воссозданием былой мощи страны на основах строгой дисциплины и непричастности армии к политике…» (6).
В политико-правовом аспекте истории Белого движения события на Дальнем Востоке примечательны тем, что здесь впервые была провозглашена персональная власть Правителя России (пока еще не Верховного, а Временного), на что тогда не решалось официально даже военно-политическое руководство белого Юга (не говоря уже о различных «областных» властях). Появился новый термин, сложилась новая политическая модель: диктатор и при нем «деловой кабинет» (беспартийный), не имеющий полномочий верховной исполнительной власти и подчиненный Правителю, по аналогии с Особым Совещанием при Главкоме ВСЮР. Тем не менее реальная политическая сила в пределах Приморья оказалась не у ВПАС и не у Хорвата, а в руках Межсоюзнического комитета, составленного из военных и дипломатических представителей воинских контингентов, высадившихся во Владивостоке.
С появлением «хорватовского кабинета» усилилось его противостояние с ВПАС. Временного Правителя России обвиняли в совершении «ложных и опасных шагов», в «расколе» и т. д. Примечательна в этом отношении переписка бывшего комиссара Временного правительства на Дальнем Востоке А. Н. Русанова с князем Кудашевым. В письме от 18 июля Русанов стремился убедить российского посланника в Китае, что «в данное время» «коалиция всех живых сил страны – единственный путь спасения… освобождения всей России от большевизма и германизма». Показательна и его характеристика неприемлемости военной диктатуры (во многом схожая с оценкой Н.И. Астрова и В. А. Мякотина на Юге России): «Диктатором себя никогда не объявляют, диктатор начинает действовать, опираясь на определенную реальную силу, которой нет ни у генерала Хорвата, ни у тех лиц, которые вошли в т. н. «деловой» совет и которые всю ответственность за свою авантюру переложили на генерала Хорвата». Русанов был уверен в актуальности «соглашения между Харбином и Владивостоком», но «первым шагом к этому миру», по его мнению, «должен быть отказ генерала Хорвата от диктаторства, которое и в настоящее время ни при каких обстоятельствах приемлемо не будет. Генерал Хорват и его совет (кабинет. – В.Ц.) делают ту же ошибку, которую в свое время допускали крайние левые, отбрасывавшие из учета цензовую Россию, выбрасывая из учета русскую демократию» (7).
