Показательно, что для самого Алексеева подобное вручение власти было не таким уж и желательным. Очевидно, его угнетала ситуация «выбора вождя» и связанные с этим неизбежные интриги. В одном из писем, сохранившихся в архиве Политотдела Добрармии, он отмечал: «При современном положении дел, при наличности «центров», «групп», друг с другом несогласных… Москва, конечно, явится гнездом интриги и ареною борьбы двух ориентаций. Преобладание будет переходить то к одной, то к другой группе, будет выдвигаться то та, то другая кандидатура (Алексеев, Гурко, Болдырев и т. д.). Выразив раз свое согласие, поставив свои условия, я не втянусь, однако, в ход интриги… я ничего не искал и не ищу лично для себя. Найден другой – достойнейший – ему и книги в руки, а я ухожу в частную жизнь (пора) или остаюсь при Добрармии, ставя целью развитие ее до пределов, отвечающих общегосударственным задачам. Словом, готовый делать дело, я уклоняюсь от излюбленной интриги, борьбы «центров» и «групп»…» (18).
Персональный состав лидеров ВНЦ должен был подчеркивать политическую значимость организации. Формальным главой Центра был кадетский «патриарх» Д. Н. Шипов, «человек очень крупного нравственного авторитета», которого «уважали люди, политически с ним весьма несогласные». Фактическими руководителями ВНЦ стали бывший московский городской голова Н.И. Астров и представитель торгово-промышленной группы М.М. Федоров. Оба они позднее вошли в состав Особого Совещания при Главкоме ВСЮР, став наиболее влиятельными его участниками, по существу, руководителями деникинского правительства. Контактысбелым Югомдо осени 1918 г. вели полковник Лебедев, А. А. Лодыженский и Белецкий (Белорусов) (19).
С июня 1918 г. ВНЦ и СВР при участии представителей правых приступили к разработке единого для всего московского подполья проекта «конструкции всероссийской власти», который в ближайшем будущем осуществился бы в одном из регионов антибольшевистской России. Этот «Московский» проект был составлен, по воспоминаниям Астрова, «в маленькой конспиративной квартире, в одном из переулков на Плющихе». Разногласия, имевшиеся между Национальным Центром, ЦК кадетской партии и Союзом Возрождения России, в основном касались трех главных вопросов государственного строительства, характерных в 1918 г. как для антибольшевистской Москвы, так и для других регионов: во-первых, форма власти – единоличная, близкая по своим полномочиям к военной, диктатура или коллегиальная, коалиционная по составу, Директория; во-вторых, отношение к возникшим на территории бывшей Империи «государственным образованиям» и, в-третьих, отношение к полномочиям «разогнанного большевиками» Учредительного Собрания. Во внешнеполитическом курсе принципиально важным был вопрос об «ориентации»: «германской» или «союзнической».
Суть московской «модели власти» образца 1918 г. не сводилась первоначально к безусловному признанию «директориального принципа». Идея «военной диктатуры», ставшая развитием идей сторонников генерала Корнилова еще в 1917 г., была, по свидетельству Астрова, «без споров и сомнений… принята всеми военными организациями и организациями, в которые входили в подавляющем числе правые элементы». ЦК кадетской партии «после ожесточенных прений в многочисленных заседаниях, происходивших в Москве на разных квартирах, большинством голосов признал необходимость военной диктатуры как временной преходящей меры… Национальный Центр без колебаний стал на точку зрения полного и безоговорочного признания необходимости на время борьбы с большевиками – военной диктатуры».
Тем не менее нельзя было игнорировать и мнения СВР: «В процессе столкновения двух идей в Союзе Возрождения возникла компромиссная формула Директории из трех (ранее пяти) лиц. Тут же, на заседаниях Союза Возрождения России, со всей отчетливостью была сформулирована так называемая демократическая точка зрения на образование власти: сговор, соглашение возникших новообразований, партий, общественных организаций и объединений местных самоуправлений, – создание путем этого сговора коллегиального органа верховной власти, в подчинении у которой должно находиться военное командование». Главное, на чем сходились и СВР и ВНЦ, было признание того, «чтобы разрозненные доселе действия в стране происходили в одном общем согласованном плане».
«Московская модель» Директории предполагала «разделение верховной (сама Директория) и исполнительной (деловое министерство при ней) власти», что позднее было осуществлено в «уфимской модели». Принцип Директории отмечал в своих воспоминаниях князь П. Д. Долгоруков, выделяя, однако, приоритет военного руководства над гражданским: «При посредстве кадетского соединительного звена оба объединения в вопросе о временной власти приняли следующую согласительную платформу: Директория из трех лиц, из которых Главнокомандующий председательствует, и впоследствии созыв нового Учредительного Собрания. Национальный Центр, стоя за наиболее простую схему устройства власти, за единое лицо и для командования, и для управления, пошел на уступку в виде Директории; Союз Возрождения со своей стороны отказался от старого Учредительного Собрания и от Директории из пяти лиц (в последнем отношении «московское соглашение» было нарушено в Уфе. – В.Ц.)» (20).
Предполагалось, что «тройка» директоров должна включать в свой состав «государственно мыслящих людей» из «одного военного», «одного из представителей демократии» и одного из «буржуазии и правых социалистов». Введение «трехчленной директории» оправдывалось «москвичами», в частности, ссылкой на политические настроения «демократической Сибири», якобы не признававшей диктатуры. Правый и Левый Центры «полагали, что в лице трех диктаторов получится аппарат не многоголовый, гибкий; три лица всегда могут столковаться и будут спаяны общностью интересов». Кандидатами в Директорию от «буржуазии и правых» намечались Милюков, Набоков, Астров, Кишкин, от «демократии» – Авксентьев, Чайковский, Аргунов, Мякотин, от «военных» – генералы Алексеев, Болдырев или «выдающийся и беззаветно преданный делу» адмирал Колчак.
Окончательный вариант «московской троектории» включал в себя генерала Алексеева, Милюкова и Авксентьева (как известно, из данного состава реальным членом Директории в Уфе стал только Авксентьев). Считалось, по воспоминаниям Астрова, что «верховная власть должна быть коллективной, независимой и неответственной перед разогнанным Учредительным Собранием». Проект Директории предполагал объединение Южного и Восточного антибольшевистских фронтов. Единым Главнокомандующим признавался генерал Алексеев, которому принадлежала бы и руководящая роль в Директории. Астрову поручалось «поехать в Добровольческую армию к генералу Алексееву и представить ему соображения московских центральных организаций… о необходимости перенесения действий Добр армии за Волгу для соединения с образовавшимися там силами, которые начали борьбу с большевиками…». Считалось «в высшей степени желательным и неотложным перенесение Ставки генерала Алексеева в такой район, откуда он мог бы руководить всеми подчиняющимися ему военными силами и находиться в связи с союзниками». С точки зрения последних «район Дона и Кубани не имел первенствующего значения… в виду опасения, что Армия может быть разоружена Германией… в стратегическом отношении гораздо важнее район, непосредственно примыкающий к территории, где будут базироваться союзнические Армии, т. е. Север, Урал и Поволжье». Алексееву должны были передаваться и «все суммы», выделяемые иностранными представителями. В письме от 22 июля 1918 г., которое вез генералу из Москвы В. А. Степанов, говорилось: «Именно в Вас мы видим того вождя, который поведет за собой военные силы на освобождение Москвы и России и явит собой начинателя Верховной власти до создания окончательных форм, в которых определится государственная жизнь России». Территориально СВР направлял свое внимание на Север и Восток, а ВНЦ – на Юг России (21).
