По мнению участников Совещания, границы Польши могут быть признаны только «в пределах бывшего Царства Польского». Не поддерживалась идея суверенитета Войска Донского в тех формах, как это делалось атаманом Красновым. Сочувственное отношение высказывалось к Крымскому Краевому правительству, пришедшему на смену правительства генерала Сулькевича.
Обсуждая вопрос о представительстве России в международных контактах, Милюков выделил такой принципиально важный момент, как «признание С. А. Поклевского-Козелл дипломатическим представителем Единой России». Сделав это, союзники формально подтвердили бы фактически легитимный статус тех дипломатов, которые признавались антибольшевистскими структурами еще с октября 1917 г. Ответ английского посланника был достаточно показателен: «От имени дипломатического корпуса» Барклей заявил, что «фактически такое признание уже состоялось, и если понадобится для этого выполнение каких-либо формальностей, то он со своей стороны предпримет все необходимые шаги».
Добившись словесного подтверждения статуса Поклевского-Козелл и не ограничиваясь этим, Милюков и Федоров попытались обосновать также правомерность участия представителей антибольшевистской России на предстоящей мирной конференции. Одним из поводов к обсуждению этой проблемы стало отсутствие упоминания России при перечислении Держав Согласия во время торжественного молебна в Митрополии. Федоров в связи с этим выразил принцип, ставший одним из определяющих во внешнеполитическом курсе Белого движения: «Борьба с большевизмом в России является не только русским делом, но и делом общеевропейским, всемирным». По мнению Милюкова, Россия не может быть исключена из числа субъектов международного права на основании «несколько натянутой, но все же вполне защитимой фикции, что Россия как государство не переставала существовать и из войны не выходила. Только исходя из этой фикции можно говорить о верности союзным договорам и непрерывности участия России в войне (тем самым принцип правопреемства, характерный для политического курса Белого движения, подчеркивался и во внешней политике. – В.Ц.)». Результаты войны, как считал Милюков, «являются общим достоянием Держав Согласия и в значительной мере обусловлены жертвами и участием России до большевистского переворота». «Но, даже оставляя почву фикций, нельзя забывать о том, что действия Добровольческой армии сохраняли фактическую преемственность русского участия в общем деле». «На той же точке зрения, – правомерно отмечал лидер кадетской партии, – постоянно стояли и союзники, неоднократно подчеркивающие, что они продолжают считать Россию существующей…»
Последний тезис Милюкова завершили Маргулиес и Кровопусков: «Юридически выход России из войны не может быть обоснован хотя бы уже потому, что союзники никогда не давали своего признания советской власти». «По существу же, поддержание и подчеркивание предложенного Милюковым построения необходимо проводить при каждом удобном случае, так как только на нем можно обосновать право России на восстановление ее единства и на достойные условия мира» (3).
Но уже на первом заседании от глобальных, общегосударственных проблем пришлось обратиться к вопросам региональным. На Украине ухудшалось положение гетманской власти, после того как Скоропадский (см. раздел о гетманской Украине) заявил о признании федеративного статуса Украины в составе будущего Российского государства и заявил о готовности к сотрудничеству с Добровольческой армией и странами Антанты. Делегат Титов призвал участников Совещания и союзников оказать «безотлагательную» поддержку, прежде всего военную, Скоропадскому, чтобы предотвратить победу «элементов беспорядка» – «националистических» и «большевистских» движений. Милюков категорически возразил: «Пока гетман не высказался определенно и искренно за союзническую ориентацию, разговоров с ним быть не должно». Его поддержал Бунаков-Фундаминский, считавший, что союзническая помощь должна гарантировать создание на Украине «русофильского кабинета, и содействовать немедленному созыву «разогнанных демократических дум, на основе всеобщего избирательного права, вокруг которых стали бы сплачиваться демократические элементы». При этом «сам гетман должен отойти в сторону, чтобы через короткое время совсем уйти» (4).
В результате 4 ноября 1918 г. Русская Делегация составила первое обращение «К Союзным Державам», в котором выражалась необходимость военной помощи (термин «интервенция» в тексте обращения не использовался): «Юг России переживает переходное время… только немедленный приход союзных вооруженных сил сможет предупредить восстание антиобщественных и узко-национальных элементов, которые повергнут страну в хаос анархии, сделают ее легкой победой большевиков и лишат русские и союзные силы необходимой базы для развития операций против советской власти. Для поддержания бодрости среди русских сил, способных к организованному сопротивлению, необходима уверенность, что помощь союзников не замедлит». В «обращении» оговаривалась необходимость отказа от «признания отдельных государственных образований, созданных Германией в целях раздробления России» (п. 2 заявления Милюкова), а также использование союзными контингентами в качестве общевойскового и общеполитического – Андреевского флага («символ единства России»).
По убеждению Астрова, «требование от союзников вооруженной интервенции логически вытекало из общего сознания, из глубокого, владевшего всеми убеждения, что развивавшаяся в России гражданская война являлась естественным и неизбежным продолжением Великой войны. Продолжателями этой борьбы были, с одной стороны, договорившиеся с немцами в Брест-Литовске большевики, а с другой – не желавшие выходить из общей борьбы русские люди, стремившиеся исполнить до конца принятые на себя союзнические обязательства и спасти русскую государственность. Эти люди не мирились с мыслью о бесполезности и бесплодности принесенных Россией жертв за общее дело в Великой войне, исход которой был обусловлен в значительной мере именно этими жертвами и их усилиями… всеми владело сознание, что борьба за общее дело еще не кончена… Борьба продолжалась, лишь переместившись на русскую территорию… Обязанность союзников оказать помощь была вне сомнений. Этим должно быть объяснено полное единодушие всех членов делегации в вопросе об интервенции. К тому же военная интервенция обставлялась со стороны Русской Делегации рядом гарантий: во главе вооруженных сил русских и иностранных должен стоять русский военачальник, в числе десантных войск не должно быть румынских отрядов, иностранные гарнизоны должны быть по преимуществу прикрытием для образования русских вооруженных сил» (5).
Позднее было принято второе обращение к Союзным Державам (20/7 ноября 1918 г.), конкретизировавшее направления ввода союзных воинских контингентов и разграничительных линий между ними.
Энно, отправлявшийся к гетману в Киев, был «снабжен» вербальной нотой от Делегации. В ней отмечалось, что в отношении «Украинской власти» следует руководствоваться «общим принципом признания единства и неделимости России». Консулу рекомендовали «использовать связи и активную поддержку имеющихся в Киеве русских организаций», тем самым признавая уже свершившийся поворот антибольшевистских общественно-политических структур в Киеве в сторону признания над собой не гетманской власти, а командования Добрармии (6). Принятием этих документов фактически завершилась «внешнеполитическая часть» Ясского Совещания. По оценке участников, на этом этапе Совещания расхождений между ВНЦ, СВР и СГОР не было.
