В ростовских и новочеркасских газетах публикация некрологов о погибшем Государе сопровождалась нередко обоснованием тех или иных политических вопросов легальности и легитимности за период 1917–1918 гг. Донской атаман Краснов специальным приказом объявил официальный статус панихиды о Николае II в Войсковом Соборе в Новочеркасске 9 июля 1918 г. В приказе говорилось о факте расстрела «отрекшегося от Всероссийского престола Государя Императора Николая II» и обосновывалась необходимость сохранения монархической традиции. «Убит больной, измученный человек, который всегда желал только счастья России, и когда сознал, что, оставаясь на Престоле, дать этого счастья не может, – он отрекся от Престола… мы, донские казаки, мы, Русские люди – каких бы партий и мнений мы ни были, – не можем не скорбеть и не ужасаться пролитой крови… Мы, верою и правдою служившие многие десятки лет Царю и Отечеству и присягавшие Царю на верность службы и им от присяги освобожденные, соберемся помолиться об усопшем страдальце – отрекшемся от Престола Государе Императоре».
Официоз донского правительства «Донской Край» воспроизводил оценку поведения Государя в дни отречения. «Николай II видел, что его народ погибнет от не обузданного ничем «народоправства», и потому до последней возможности старался сохранить созданный веками русский государственный строй. Но когда в Бозе почившему мученику Императору представители Государственной Думы заявили, что его личность является препятствием к счастью России, Николай II отрекся от власти, отрекся во имя любви к народу. При этом произошел эпизод, характеризующий великий его патриотизм. Он не позабыл назначить председателем Совета министров князя Львова, председателя революционного правительства. Над этой «бумажной формальностью» немало издевались революционные газеты, но в ней был глубокий смысл. Такая формальность сохранила преемственность власти, делала революционное правительство «законным» также и в глазах тех, кто не забыл долга верноподданнической присяги, и, следовательно, устранила возможность внутреннего раздора гражданской войны…»
Оппонент Краснова в отношении «германофильства» М.В. Родзянко в статье «Памяти Царственного мученика» (опубликована в газете «Вечернее время») отметил: «Убит преступною, но, увы, русскою рукой Помазанник Божий, который, видя, что у него сил не хватает на то, чтобы дать врученной ему Державе Российской победу и спокойствие, добровольно сложил с себя свою Царскую власть, предоставив своему народу наилучшим образом устроить, по своему разумению, свою судьбу. И вот чем его отблагодарили! За его великодушное решение он зверски убит, убит беззащитный, пленный, униженный, но спокойный в своем Царственном заточении…»
Вообще, нельзя не отметить роль Родзянко как одного из наиболее активных сторонников восстановления монархической программы на белом Юге. В другой статье – письме «К русским людям», также опубликованной в «Вечернем времени», Родзянко высказался еще более откровенно: «Спасти Россию и разрешить все острые вопросы современности может только Русский Царь, избранный всем народом без какого бы то ни было воздействия извне…» Царь «станет знамением русской государственности и будет править Россией совместно с народом, в лице народного представительства, снабженного широчайшими правами законодательства и контроля над исполнительной властью, от него зависящей и перед ним ответственной».
«Только Русский Царь, царствующий в указанных условиях, воцаренный свободной волей всего народа, может собрать вокруг себя разрозненные ныне обломки Русского Царства, только он, как народное знамя, соберет вокруг себя вновь мощную и грозную армию… только он в смутное время, нами переживаемое, закрепит бесповоротно добытые революцией политические и гражданские свободы русских граждан…»
Живя в Ростове летом 1918 г., будучи активным участником монархического Русского Общественного Собрания, он в частной переписке с Деникиным и Алексеевым старался убедить генералов, что монархические лозунги отнюдь не так опасны, как это иногда представляется, и нуждаются лишь в необходимом «оформлении». В письме Деникину от 7 июня 1918 г. бывший председатель Государственной Думы и участник «Ледяного похода», награжденный (в числе немногих гражданских лиц) знаком «первопоходника», замечал: «Наша славная армия усердно держит себя очень настороженно и преждевременно и в слишком резкой форме выявляет свои монархические тенденции. Еще рано публично петь гимн и создавать конфликты на этой почве. Идея монархии; единственная теперь спасительная, может быть такой политической обстановкой скомпрометирована и может стоить нам головы или тюрьмы (не совсем понятно, в соответствии с какими правовыми нормами монархические взгляды могли караться на территориях антибольшевистских правительств. – В.Ц.). Это явление надо ввести в правильное русло». В письме от 6 июля Родзянко призывал «не бояться противодействия» Кубанского правительства, заявившего о необходимости республиканской формы правления, поскольку «это – фетиш на гнилом основании, который полетит в разные стороны, как одуванчик».
Но уже 28 июля, в письме, вызванном «скандалом» с разоблачением обращения атамана Краснова к германскому Императору, Родзянко заявлял: «Необходимо скорее поставить Царя, перед властью которого все преклонятся, с ослепленных глаз спадет пелена, и возможно будет взаимное общее соглашение». Монархия в данном случае выступала бы в качестве «примиряющего центра», необходимого для поддержки единой российской государственности и противостояния «сепаратизму» (в той форме, как это воспринимал Родзянко). В июле 1918 г., помимо идеи восстановления структур Государственной Думы, Родзянко, очевидно «на волне» создания новых вооруженных формирований, в том числе и монархических, предлагал командующему Добровольческой армией разрешить формирование т. н. Екатеринославского полка его собственного имени. Командиром полка должен был стать генерал-майор Л. И. Федулаев, числившийся в гетманской армии в должности командира 1-го легкого артиллерийского полка. Будущих «родзянковцев» объединяло бы открытое провозглашение монархического лозунга. Возможно, это отвлекло бы и от начавшейся записи в другие монархические подразделения, особенно привлекало бы «крестьян-собственников» Екатеринославской губернии, среди которых, как считал Родзянко, его имя было весьма популярно. По поводу популярных в 1918 г. лозунгов «народовластия» Родзянко указывал (письмо Деникину от 21 июля 1918 г.): «Вопрос стоит остро сейчас. Или монархия контрреволюционным путем, или длящаяся канитель Учредительного Собрания и создания Федеративной Республики, которая заранее осуждена на гибель, а скорее всего и света не увидит».
В самой Добрармии уже с весны 1918 г. сложились неформальные предпочтения, согласно которым монархическая репутация генерала Алексеева не оспаривалась, а генералы Деникин и Романовский считались «либеральными монархистами», едва ли не «республиканцами» и «социалистами». Неформальное разделение на «корниловцев», «деникинцев», с одной стороны, и «алексеевцев», и, позднее, «дроздовцев» – с другой, означало негласное разделение по принципу отношения к монархии. Согласно свидетельству А. Суворина, «до Екатеринодара и смерти Корнилова политические вопросы были в армии как будто крышкой прикрыты, зато после Екатеринодара о них стали говорить много и везде. Дело в том, что в армии, в сущности, было только две партии: алексеевцы, которых было большинство, – Алексеев почему-то считался монархистом – и корниловцы – демократы, народоправцы. Из главных полков армии – Офицерский был почти сплошь монархисты, Корниловский – по преимуществу народоправцы… Однако и алексеевцы признавали, что сейчас надо идти за Корниловым, ибо он яркий боевой талант, такой генерал, который и нужен армии для победы… Все равно нужно прежде всего победить общего врага, а до победы обеим партиям надо идти по одной дороге» (3).
