Реализация закона, как и в Сибири, возлагалась на окружные судебно-следственные комиссии и прокуратуры. Одновременно вводились «Правила производства расследования о виновности должностных лиц гражданского ведомства в содействовании и благоприятствовании деятельности советской власти», близкие к практике люстраций, вводившие тщательные проверки чиновников, служивших в советских учреждениях. Лица, служившие в органах советской власти, при «восстановлении в ранее занимавшихся ими должностях» обязаны были предоставить «письменное объяснение о существе своей деятельности, обстоятельствах и причинах поступления на означенную службу». Начальники соответствующих управлений, управляющие отделами Особого Совещания рассматривали поступавшие к ним сведения о бывших чиновниках, служивших в советских структурах и, в случае «несущественного содействия либо благоприятствования советской власти вследствие несчастно сложившихся обстоятельств», освобождались от ответственности. Если же в их действиях обнаруживался «состав преступления», то бывшие служащие советских органов отстранялись от работы и материалы расследования передавались в судебно-следственные комиссии или окружную прокуратуру. Подобные расследования не касались чинов судебного ведомства, подлежавших особой ответственности перед окружными судебными палатами или соединенным присутствием Сената (13).
Но и таких жестких наказаний казалось мало для «преступных деяний» советской власти. Не без влияния расследования подробностей «красного террора» Комиссией Мейнгардта Особое Совещание 15 ноября 1919 г. вернулось к «Закону», усилив репрессии (журнал № 112). Категория «участников установления советской власти» расширялась за счет членов «сообщества, именующегося партией коммунистов (большевиков) или иного сообщества, установившего власть советов», или «иных подобных организаций». Уточнялись наказуемые действия при установлении советской власти: «Лишение жизни, покушение на оное, причинение истязаний или тяжких телесных повреждений, или изнасилование (методы работы ЧК и внесудебных органов. – В.Ц.)». Санкция осталась прежней – смертная казнь с конфискацией имущества. В пункте «освобождения от ответственности» Деникин вычеркнул слова «опасения возможного принуждения», мотивируя это тем, что данный признак «трудноуловим для суда». Тем самым фактически исключалось применение обстоятельств «непреодолимой силы» (декреты советской власти о принудительной мобилизации служащих и аналогичные законодательные акты), использование которых практиковалось применительно к категориям бывших чиновников, оказавшихся на службе советской власти. Применительно к РКП(б) Челищев отмечал, что новая редакция норм Уголовного Уложения признавала «уголовно наказуемым деянием самый факт принадлежности к коммунистической партии, которое, при создавшихся условиях, представлялось равносильным активному участию в разрушении государства, ибо одним из первых пунктов Конституции Советов прокламировалось как цель – безгосударственное состояние всего мира» (14).
Таким образом, «Закон» деникинского правительства, в отличие от омского «Положения», устанавливал уголовную ответственность для достаточно широкого круга лиц, в той или иной форме участвовавших в установлении советской власти и работавших в ее структурах. Кроме того, ответственности подлежали и члены партий, вступавших в коалиции с большевиками (левые эсеры, энесы). «Закон» вызвал критику со стороны «Союза Возрождения России», левоцентристской организации белого Юга, отметившего, что в таком случае придется судить и таких участников Белого движения, как члены ЦК народно-социалистической партии А. В. Пешехонов, А. А. Титов, В. А. Мякотин. Более правомерным становилось бы решение о реабилитации многих рядовых сотрудников советских органов власти, учитывая принудительный, вынужденный характер их службы (обстоятельства «непреодолимой силы»). К 1919 г. характер ответственности, в сравнении с 1918 г., изменился. «Необходимо было коренным образом пересмотреть вопрос об отношении вооруженных сил к лицам, содействовавшим властям Советской республики, так как с течением времени власть ее внутри государства крепла, и служилый люд, а также вообще средний класс населения голодом и террором был зажат в такие тиски, что подневольную службу их советской власти нужно было рассматривать не как преступление, а как несчастье. Это положение… было совершенно бесспорно для коренных областей России».
Данный аспект репрессивного законодательства был отмечен в записке видного деятеля кадетской партии, члена Всероссийского Национального Центра князя Г. Н. Трубецкого, приложенной в качестве «особого мнения» к журналу от 15 ноября. По его мнению, Особое Совещание фактически «само становится на путь большевистского законодательствования». Ведь уголовная ответственность «за один факт участия в партии коммунистов» делает «закон не столько актом правосудия, сколько массового террора», так как численность РКП(б) к концу 1919 г. составляла более 300 тысяч членов. Если единственной санкцией может быть только смертная казнь, то суды не станут искать «индивидуальные особенности каждого отдельного случая», и «мы еще более сплотим коммунистов, усилим в членах партии упорство сопротивления, вместо того, чтобы ослабить в них энергию». Если среди «преступного большинства коммунистов» много «идейных фанатиков», то «идейные заблуждения не искореняются, а усиливаются карами». Немало «вступивших в партию ради куска хлеба», есть и «вступившие в партию, чтобы бороться с нею». Трубецким предлагалось «разграничить ответственность коммунистов, проявивших свою принадлежность к партии преступными действиями, от ответственности тех, кто хотя и входил в состав партии, но никаких преступных действий в связи с партийной принадлежностью не учинил». Следовало «установить широкую шкалу наказаний от ареста до каторжных работ. Тем самым суду дана была бы возможность сообразовываться с особенностями каждого отдельного случая» (15). Схожие позиции высказывались в записке «По вопросу о борьбе с большевиками» Симферопольского отдела Всероссийского Национального Центра. В ней отмечалось, что при наступлении Добровольческой армии «идейные большевики», как правило, «скрывались от возмездия», «преступные элементы» переходили нередко к новым властям, а страдали те, кто работал у большевиков не по идейным соображениям, а по «долгу службы» (чиновники, врачи, учителя, земские служащие). Ответственность, по мнению авторов, должна наступать только для членов партии большевиков, работников ЧК, служащих советов, «изобличенных в насилиях и грабежах», а также для доносивших на офицеров и чиновников и, после «тщательного расследования», для служивших в РККА «по мобилизации». Указывалась важность разграничения полномочий контрразведки, внутренних дел и судебно-следственных органов (16).
Таким образом, южнорусское законодательство на протяжении 1919 г. составлялось исходя из неотвратимости и суровости наказания не только членов РСДРП(б) – РКП(б), но и всех, кто так или иначе, добровольно, сознательно поддерживал большевистскую партию и советскую власть. Возможно, подобный радикализм диктовался результатами «красного террора», более жестокого на Юге, чем на Востоке России (из-за краткости советской власти в Сибири). Отсутствие в колчаковском законодательстве санкций в виде смертной казни можно объяснить и стремлением продемонстрировать «демократизм» перед «международным мнением», ввиду возможности «признания» Верховного Правителя России. Однако не следует утверждать, что законодательство белых правительств оставалось неизменным, и в случае «победы над большевизмом» начался бы «массовый белый террор». В 1919 г. несколько раз провозглашалась амнистия для чинов РККА и тех, кто «добровольно перейдет на сторону законной власти». 28 мая 1919 г. было принято обращение-призыв «От Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего к офицерам и солдатам Красной армии». «Родина ждет конца братоубийственной гражданской войны», – говорилось в нем. «Пусть все, у кого бьется русское сердце, идет к нам без страха, так как не наказание ждет его, а братское объятие и привет. Все добровольно пришедшие офицеры и солдаты будут восстановлены в своих правах и не будут подвергнуты никаким взысканиям, а наоборот – им будет оказана всякая помощь». «Сдавайтесь полками, батальонами, ротами или единично… Перебежчики с орудием будут вознаграждены». В это же время генерал Деникин отметил в приказе по армии о недопустимости «самочинных расстрелов и ограблений сдающихся красноармейцев». При этом подчеркивалось, что «наряду с коммунистами, латышами и китайцами… в Красной армии служат под страхом расстрела мирные крестьяне и рабочие, ждущие первого случая, чтобы перейти на сторону наших армий». В тот же день было принято воззвание «К населению Советской России», в котором, помимо краткого изложения программы Верховного Правителя, отмечалось: «Власть, идущая с Востока, знает, к чему привели страну действия большевиков, она, предавая виновных законному суду, сурово карает только тех, кто старательно работает вместе с большевиками, которые в глазах ее являются государственными преступниками; только кровопийцы и грабители не могут оставаться на местах своего жительства при приближении Русской армии; не разрушение и насилие несет она с собой, а наоборот, устроение жизни и прямой порядок».
