Подобного рода амнистии не исключались и после окончания войны. Не были исключением и события на «внутреннем фронте». Так, по приказу командующего войсками Енисейской губернии, действовавшими против красных партизан, генерал-лейтенанта В. И. Марковского 31 октября 1919 г. было опубликовано воззвание «К повстанцам Енисейской губернии». В нем содержался призыв к прекращению «братоубийственной борьбы» и говорилось, что «генерал Марковский объявил полную амнистию, полную безнаказанность всем повстанцам, добровольно сложившим оружие». Партизанам предлагалось начать переговоры с колчаковским командованием под вполне «патриотическими лозунгами»: «Русские люди, очнитесь! Прервем язык ружейных выстрелов. Год междоусобной распри ни к чему не привел и не приведет. Взаимно оружием друг друга мы не убедим и не уничтожим, а только обессилим на радость наших иноземных «друзей» и врагов… Чем дальше продолжается кровавый пир, тем дальше мы отходим от намеченных революцией идеалов: «равенство, братство, свобода», тем дольше мы тормозим созыв истинного хозяина русской земли – Всероссийского Учредительного Собрания» (17). В Северной области частичная амнистия заключенным «за большевизм» была санкционирована Временным правительством Северной области и генерал-губернатором Е. К. Миллером. В течение августа – сентября 1919 г. многие заключенные были освобождены под обязательство «не выступать больше против Правительства Северной области».
На белом Юге России амнистия была объявлена Деникиным во время работы Юго-Восточного Поместного Собора в Ставрополе. В традициях «печалования» Церкви перед государственной властью о помиловании осужденных, Собор ходатайствовал перед Главкомом ВСЮР о «смягчении участи» всех тех, кто «совершил великий грех перед святой Церковью и Родиной, но совершил его по недоразумению». Соборный призыв не остался без внимания, и приказом от 13 июня 1919 г. Деникин объявил об амнистии военнопленным красноармейцам, подчеркнув при этом: «Велико должно быть значение мудрого голоса Церкви и в настоящую, тяжелую для государства годину, когда во многих местах его, под напором большевизма и низинных страстей, рухнули основы религии, права и порядка». Еще одна амнистия на белом Юге прошла в конце 1919 г., в соответствии с Приказом Главкома ВСЮР от 14 декабря 1919 г. Обоснованно полагая, что недоверие к офицерам, служившим в РККА, не способствует укреплению боеспособности армии, ведет лишь к неоправданному отчуждению офицерства от Белого дела, Деникин отмечал, что «бои последнего периода (т. е. осени 1919 г. – В.Ц.) с несомненностью подтвердили, что те офицеры и солдаты старой русской армии, которые ранее служили в Красной армии, а затем перешли добровольно на нашу сторону или были захвачены в плен, в настоящее время с честью выполняют свой гражданский долг перед Родиной, принимая участие в боях с большевиками в рядах старых добровольцев». На основании этого генерал Деникин объявлял «прощение с восстановлением во всех правах, не исключая и права на чин и звание, заслуженное в старой русской армии, тем лицам, служившим в Красной армии и советских учреждениях, а также способствовавших и благоприятствовавших деятельности советской власти и ее войскам, кои: а) отбыли и отбывают наказания по постановлениям судебно-следственных комиссий, б) отбыли и отбывают исправительные и дисциплинарные наказания по приговорам военно-полевых и других военных судов», а также и те, в отношении которых судебно-следственные действия еще не завершились. Наказание в виде каторжных работ, предусмотренные, согласно законодательству Особого Совещания, за членство в РКП(б), заменялось «разжалованием в рядовые, с предоставлением им права, с согласия на то подлежащего военного начальства, в рядах армии загладить свою вину перед родиной…» Амнистии не подлежали те, кто помимо службы в РККА и советских учреждениях совершал еще и «общеуголовные преступления» (18). Конечно, между «буквой закона» и правоприменительной практикой в условиях гражданской войны оказывалась, нередко, большая разница. Нельзя было исключить самосуды и сознательные нарушения белым командованием, особенно среднего и низшего звена, приказов об амнистии красноармейцам и советским работникам. Но в своей основе развитие правовой базы репрессивной политики Белого движения ориентировалось на допустимость смягчения, а не ужесточения наказаний (насколько это было вообще возможно в условиях гражданской войны), их различия в зависимости от тяжести содеянного.
Подводя итог анализа репрессивного законодательства 1918–1919 гг., нужно учитывать также то, что акты омского Совета министров имели высший статус, будучи актами «Всероссийской» власти. Поэтому приоритет в качестве основы будущей правовой системы России должен был остаться за «Положениями» Старынкевича – Тельберга, а не за «Законом» Челищева. Но, несмотря на разницу в санкциях, судебно-правовая система Белой России определяла репрессии в отношении большевиков и служащих советской власти в целом как наказание за целый ряд именно государственных преступлений, начавшихся с октября 1917 г. Большевизм при этом рассматривался как преступная идеология, борьба с которой должна была проводиться во всех сферах общественной жизни в России и в «мировом масштабе».
* * *
1. См. наиболее известные монографии: Петров Г. Н. Диалектика соотношения «красного», «белого» террора и террора интервентов в годы Гражданской войны в России (1917–1920 гг.). М., 2000; Литвин А.Л. Красный и белый террор в России 1918–1922 гг., Казань, 1995; Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (2-я половина XIX – начало XX в.). М., 1999; Балмасов С. С. Красный террор на Востоке России, М., 2006; Мельгунов С.П. Красный террор в России» 1918–1923, М., 1990, с. 6–7; Колчак Александр Васильевич – последние дни жизни, Барнаул, 1991, с. 273; Красный террор в годы Гражданской войны: По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков // Под ред. Ю. Фелыптинского и Г. Чернявского. М., 2004, с. 9, 17; Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997; Михайлов И. В. Штрихи к психологии белого террора // Революция и человек: социально-психологический аспект. М., 1996. с. 183–188; Свириденко Ю. 77., Ершов В. Ф. Белый террор. Политический экстремизм российской эмиграции в 1920–1945 гг. М., 2000. Уголовное Уложение. 1903 г. // Российское законодательство X–XX веков. Законодательство эпохи буржуазно-демократических революций, т. 9, М., 1994, с. 300; ГА РФ. Ф. 6532. Оп. 1. Д. 1. Л. 220.
2. Собрание узаконений и распоряжений Временного Сибирского Правительства, № 7, 24 августа 1918 г. ст. 68, с. 6; «Реальная» политика Временного Сибирского правительства // Белая армия. Белое дело. Екатеринбург, 2001, № 9, с. 36.
3. ГА РФ. Ф. 5881. Он. 2. Д. 255. Лл. 143–158; Ф. 6611. Он. 1. Д. 2. Лл. 48–49 об.; Суворин А. (А. Порошин.) Поход Корнилова, Ростов-на-Дону, 1919, с. 8.; А. П. Правосудие в войсках генерала Врангеля. Константинополь, 1921, с. 17–20.
4. ГА РФ. Ф. 6179. Он. 1. Д. 35. Л. 1 об.; Ф. 6389. Он. 1. Д. 3. Лл. 17–19 об.
5. Правосудие в войсках генерала Врангеля, Константинополь, 1921, с. 19–20; ГА РФ. Ф. 4369. Он. 5. Д. 457. Л. 1–2.
6. ГА РФ. Ф. 6389. Оп. 1. Д. 3. Лл. 17–19 об.; Правительственный вестник, Омск, № 17, 8 декабря 1918 г.
