Роковой для политической системы Крыма стала нерешенность вопроса о соотношении военных и гражданских властей, взаимодействии между командованием Добровольческой армии и правительственными структурами. Представители Всероссийского Национального Центра, члены Особого Совещания при Главкоме ВСЮР (С.Д. Сазонов, Н.И. Астров, М.М. Федоров) выступали за приоритет военных интересов перед нормами гражданской жизни, подчинение Крымского правительства общему политическому курсу белого Юга России. Если еще осенью 1918 г. вариант создания коалиционных структур власти, перспективы федерации не считались «крамольными», то уже в начале 1919 г. усилились позиции сторонников сосредоточения не только военной, но и гражданской власти у Главкома ВСЮР. Сам Деникин не стремился к незамедлительному «подчинению Крыма», продолжая отстаивать принцип «полного невмешательства во внутренние дела» Крыма, провозглашенный еще 7 ноября 1918 г. Указания о разделении полномочий военных и гражданских властей получал от Деникина генерал-майор А. А. Корвин-Круковский, начальник отправлявшихся в Крым подразделений Добрармии: «Части прибывают исключительно с целью охраны, поддержания порядка, не вмешиваясь во внутренние дела». Представители ВСЮР официально подтвердили эту позицию 28 января 1919 г. при обсуждении вопроса о возможном переезде Штаба Главкома в Крым (расположением Ставки Главкома ВСЮР и Особого Совещания стал бы удаленный от кубанских «самостийников» Севастополь): «Намеченный переход штаба командующего вооруженными силами Юга России в Крым породил в населении слухи о предстоящем якобы уходе Крымского краевого правительства. Ввиду этого штаб… считает необходимым объявить, что отношения командования к крымскому правительству остаются на прежних основаниях. При переходе штаба Главнокомандующего в Крым отношения эти определятся взаимными соглашениями и условиями, которые будут созданы фактом перехода штаба». При непосредственных контактах (поездка П.С. Бобровского в феврале 1919 г. в Екатеринодар и его встреча с Деникиным) неизменно подтверждалось, что командование армии не вмешивается и не ограничивает полномочия краевого правительства, за исключением северных уездов Таврической губернии (Северной Таврии), где идут военные действия и, поэтому, военное положение здесь вполне оправданно.
Аналогичную точку зрения отстаивал Винавер в интервью крымской прессе. Даже накануне наступления Красной армии в Крым на вопрос о взаимоотношениях с Добровольческой армией и о возможной «оккупации Крыма французскими войсками» глава крымского МИДа заявлял: «Я знаю, что и сейчас обвиняют правительство в том, что оно подчиняется чужой воле, а именно воле Добровольческой армии, что оно безвластно. Это глубокое заблуждение. Между правительством и командованием Добровольческой армии могут иногда возникать, как во всякой живой деятельности, недоразумения относительно пределов компетенции, иногда могут быть случаи нарушения этих пределов, но в основе своей первоначальные взаимоотношения сохраняются, и принцип невмешательства во внутренние дела обеими сторонами признается непоколебимым. В полном объеме принцип невмешательства соблюдается и французским командованием, и правительство уверено, судя по заявлениям как главнокомандующего генерала Франшэ д’ Эсперэ, так и местного командования, что он будет соблюдаться все время, пока союзным войскам придется оставаться на территории Крыма». Ссылки на «пример Одессы» Винавер считал неуместными, поскольку крымское правительство, в отличие от Одесского городского самоуправления, смогло отстоять свой суверенитет (13).
Но на деле не все оказалось так стабильно. Трения между крымским правительством и военным командованием начались по вопросу, в котором отношения между военными и гражданскими властями переплелись в наибольшей степени – об осуществлении мобилизации и связанных с ней тыловых мероприятий. В Крыму, еще с лета 1918 г., нелегально работал центр Добровольческой армии во главе с бароном де Боде, осуществлявший отправку офицеров на Кубань. После оставления Крыма немецкими войсками Деникин согласился на отправку войск на полуостров, указав, что «посланные части являются лишь кадрами, которые будут пополняться мобилизацией офицеров и солдат на территории Крыма» (предполагалось, используя людские и материальные ресурсы полуострова и приморских городов, сформировать здесь до двух дивизий). Однако, после переброски подразделений Добровольческой армии в Крым, на Симферопольском земско-городском съезде 10 декабря 1918 г. социал-демократические фракции выступили с инициативой придать «организуемой армии характер территориальной» и оставить ее «лишь для охраны спокойствия в Крыму». В свою очередь, Крымское правительство выступило с разъяснением, что «до созыва Крымского (краевого) сейма абсолютно не предвидится мобилизаций» (14).
По оценке Винавера «конфликтные вопросы», возникшие между Добровольческой армией и краевой властью, в общем сводились к следующему: «1) невмешательство Добр армии в охрану общественного порядка и безопасности (преследование большевиков); 2) порядок мобилизации; 3) военно-полевые суды; 4) порядок установления в случае, если надобность укажет, военного положения; 5) северные уезды». 22 декабря 1918 г. в Крым прибыла делегация из Екатеринодара в составе генерала Лукомского, Астрова и Степанова. После интенсивных переговоров был утвержден текст соглашения из 11 пунктов, регламентировавших вышеперечисленные «конфликтные вопросы». Определялось, в частности, что «право объявления мобилизации принадлежит Правительству», но «все мобилизуемые силы… поступают в распоряжение командования Добровольческой армии». «Военное положение вводится и отменяется Крымским правительством по согласованию с местным командованием Добровольческой армии». Режим «военного положения» осуществлялся согласно Правилам о местностях, объявляемых состоящими на военном положении, с тем условием, что права главнокомандующего «присваиваются начальнику местных сил» по приказу генерала Деникина, а права генерал-губернатора – возлагаются на «начальника гражданской части, назначенного Правительством». Судебная вертикаль (в том числе и право введения военно-полевых судов) оставалась в «исключительном» ведении правительства. Краевая власть сохраняла за собой также «право реквизиций». Территориально соглашение относилось к районам, «ныне находящимся под властью Крымского краевого правительства», и к «тем местностям, которые могут со временем перейти под власть Крымского правительства». Последний пункт, составленный, очевидно, под влиянием «одесского опыта», гласил, что соглашение «теряет свою силу» как только главное командование войсками «по тем или иным причинам перейдет в руки союзников». Казалось бы, обоюдная договоренность полностью достигнута (15).
Но угроза скорого наступления Красной армии требовала незамедлительного усиления находящихся здесь добровольческих подразделений. Еще в середине ноября 1918 г. начальник Крымского центра барон де Боде в ультимативной форме потребовал от правительства «объявления военного положения», мобилизации офицеров, «сдачу населением оружия», незамедлительного «ареста уголовного элемента, будирующего и провоцирующего идеи Добровольческой армии». Сразу же после прибытия в Крым генерал Корвин-Круковский опубликовал приказ о вступлении в трехдневный срок в ряды Добровольческой армии всех офицеров, под угрозой военно-полевого суда за его неисполнение. Деникин считал подобную «самостоятельность» несвоевременной и вредной: «приказ, отданный без ведома начальника Добровольческого центра и Крымского правительства, вызвал протест со стороны последнего. Через несколько дней последовало разъяснение, в силу которого призыв был объявлен необязательным… Воинские части вернулись вновь к комплектованию добровольцами». Но пополнения добровольцами оказались недостаточными для растущих потребностей фронта. Тем не менее на основе наличных сил, приказом Главкома ВСЮР от 10 января 1919 г. была создана Крымско-Азовская армия под командованием генерал-лейтенанта А. А. Боровского, что позволяло создать уже легальный центр «военной власти», способный, в случае необходимости, взять на себя организацию чрезвычайного управления согласно «Положению о полевом управлении». В соответствии с ним полномочия командующего армией по отношению к гражданскому управлению были достаточно обширны (16).
