Активными сторонниками идеи «признания» выступили Астров, Федоров и председатель Совещания – генерал А. М. Драгомиров. Последний, перечисляя «выгоды признания», объединял экономические и политические позиции: «С признанием может установиться систематическая финансовая помощь со стороны союзников; возможность более скорого заключения мира и протестов против неблагоприятных для России решений; если Колчак не будет признан, могут быть признаны большевики; признание Колчака увеличит авторитет всех сил, борющихся против большевиков; признание Колчака – это удар по большевикам; с признанием могут быть сняты унизительные условия, тяготеющие над русским золотом; Россия из объекта снова станет субъектом права; будет нанесен удар самостийным стремлениям, и будет остановлено дальнейшее возникновение новых образований». О необходимости «немедленного образования национального правительства в России» говорил Астров, отмечавший историческую неизбежность единства Белого движения: «Ходом событий вопрос этот предрешен, и медлить с его окончательным решением нельзя, ибо Европа может признать Колчака без участия в этом признании генерала Деникина и тем отбросить в тень Екатеринодар. С другой стороны, может исчезнуть благоприятный момент для признания России субъектом прав, и внимание Европы может снова повернуться к большевикам».
Несмотря на все усилия прийти к единогласию и принятию конкретного решения, «признание» Колчака (в формулировке Особого Совещания) приняло вид условного решения, фактически предлагаемого на усмотрение обоих «вождей»: «признавая настоятельно необходимым образование в России единого Национального Правительства, Особое Совещание полагает, что жизненные интересы Российской Державы властно требуют, чтобы такое Правительство было образовано путем непосредственного соглашения между генералом Деникиным и адмиралом Колчаком на началах, изложенных в официальном сообщении от 10 (23) апреля текущего года». Предложение о немедленном признании Всероссийского статуса Омского правительства было отклонено большинством голосов (4).
В этой ситуации принятие окончательного решения оказалось возложенным на единоличное усмотрение Деникина, а момент решения предположительно откладывался до соединения фронтов. И поэтому неожиданным стало самостоятельное решение Деникина о признании верховной власти Колчака, сделанное в форме приказа (№ 145), написанного самим Главкомом и зачитанного 30 мая 1919 г. на банкете в присутствии военного представителя Великобритании генерала Бриггса. Главком ВСЮР заявил о своем подчинении «адмиралу Колчаку как Верховному Правителю Русского Государства и Верховному Главнокомандующему Русских армий», поскольку «спасение нашей Родины заключается в единой Верховной Власти и нераздельном с нею Верховном командовании». Подчинение единой власти, по мысли Деникина, предотвращало зревшее «в глубоком тылу предательство на почве личных честолюбий, не останавливающихся перед расчленением Великой, Единой России» (явный намек на «самостийных» политиков белого Юга. – В.Ц.).
«Да благословит Господь его (Колчака. – В.Ц.) крестный путь и да дарует спасение России», – так завершался текст «исторического приказа». 2 июня, в соответствии со специальным «приказанием» Главкома ВСЮР (№ 35) в Екатеринодаре, «по случаю подчинения Вооруженных Сил Юга России Верховному Правителю Русского Государства и Верховному Главнокомандующему Русской армии адмиралу Колчаку» был отслужен торжественный молебен в войсковом соборе, а также проведен парад юнкеров военных училищ, воинских подразделений охраны Ставки Главкома ВСЮР и кубанских казачьих частей. Для всех правительственных учреждений белого Юга по указанию Деникина были изготовлены бюсты Верховного Правителя, с его фотографий (главным образом, времени командования Черноморским флотом) сделаны портреты. Большим тиражом был издан плакат, изображавший Колчака и Деникина как вождей Белого движения (5).
Акт признания подтверждал ярко выраженный характер важности принятия единоличных постановлений, приоритета военной власти в условиях, требовавших незамедлительного, решительного действия, не дожидаясь окончания «политических дебатов» о целесообразности или нецелесообразности признания. По оценке Астрова «беззаветная любовь к России, государственный смысл и подчинение себя идее» привели Деникина к такому решению. «Местный патриотизм Особого Совещания растаял в величии и красоте совершенного акта». Исходя из соображений конъюнктурной политики, очевидно, не стоило торопиться с признанием. Следовало все же добиваться создания условий, на которых это возможно. Помимо того, что Деникин в данной ситуации менее всего руководствовался личными расчетами, по мнению управляющего юстицией В. Н. Челищева, «рыцарственный поступок» мог вполне рассматриваться и в духе «реальной политики». Акт признания существенно усиливал позиции Главкома ВСЮР, создавая условия «благоприятные для объединения с Казачьими войсками и притом в формах, которые соответствовали бы идее Единой и Неделимой России» (6). Тезис Челищева подтверждало отправленное Колчаком письмо донскому атаману генерал-лейтенанту А. П. Богаевскому. Написанное 28 июня 1919 г., оно пришло на Дон лишь осенью (так как было передано не по телеграфу, а через генерал-майора К. И. Сычева, посланника донского правительства в Омск), но сразу же было зачитано на заседании Войскового Круга 4 октября 1919 г. В нем Верховный Правитель отмечал, что «создание Единой Верховной власти в Сибири» произошло при «ближайшем участии» сибирских казаков, а также поддержавшего и укрепившего общероссийскую власть оренбургского, уральского и семиреченского казачества». Последовать их примеру призывал Колчак и «государственно мыслящее казачество Европейской России». Обнародованная к этому времени «Грамота Верховного Правителя к Казачьим Войскам» гарантировала сохранение казачьего самоуправления и создавала формальные основы для новой российской государственности. Одновременно с письмом Богаевскому Сычев вез также очередное письмо Колчака Главкому ВСЮР. В нем Верховный Правитель информировал Деникина о «создании должности Заместителя Верховного Главнокомандующего» и о «назначении генерала Юденича Главнокомандующим Северо-Западного фронта», а «генерал-лейтенанта Миллера – Главнокомандующим Северного фронта». «Таким образом, – заключал Колчак, – я могу считать, что единство Русской армии ныне обеспечено».
На повестку дня снова вставал вопрос об объединении усилий фронтов. На этот раз идея комбинированного «похода на Москву» выражалась и на Юге, и в Сибири. Вопреки распространенному мнению об отсутствии намерений к взаимодействию белых армий Востока и Юга России, о «честолюбивых планах первенства занятия Москвы», Колчак объективно оценивал сложность и важность военного единства: «Ближайшей задачей я ставлю соединение с Вами, невыгоды нашей оторванности слишком очевидны, чтобы говорить о них. Мое весеннее наступление совпало с тяжелым положением на Вашем фронте, теперь обратно – при Ваших успехах Восточный фронт отходит под давлением противника; необходимо согласование больших операций, и я надеюсь, что в начале августа можно будет к ним приступить» (проведенная генерал-лейтенантом М.К. Дитерихсом Тобольская операция Восточного фронта, «поход на Москву» ВСЮР и «поход на Петроград» Северо-Западной армии стали результатами этого «согласования». – В.Ц.). Немаловажное заключение касалось и политического курса: «Я вынес впечатление, что государственно-мыслящие люди идут по тому же пути, по которому следуют и здесь в Сибири однородные элементы» (7).
