Не оставались в стороне и русские общественные организации в Финляндии. Ведь именно они должны были обеспечить «общественный фундамент», гарантировавший устойчивость военной диктатуре. Яркая, образная характеристика военно-политической важности Петрограда была дана в принятой 16 апреля 1919 г. резолюции Правления Особого Комитета по делам русских в Финляндии. В ней говорилось и об актуальности союзной поддержки, и о перспективах «освобождения красного Питера»: «В конце концов достижимо поражение большевизма и собственными русскими силами, но… чем активнее будет содействие союзников России, тем меньше кровопролития потребует борьба». «Ради облегчения той борьбы, которая уже ведется с Севера, Востока и Юга, центром внимания должен служить, бесспорно, Петроград… Одолеть большевизм в Петрограде – значит обезглавить его». С наступлением нужно было торопиться, поскольку «необходимо помочь всеобщему недовольству, сосредоточить и направить его в определенное русло», тем более что, по мнению авторов резолюции, красноармейцы «панически бегут» от одного «слуха о чернокожих войсках под Нарвой» (якобы отправленные в Россию подразделения из французских колоний. – В.Ц.) и впадают в «непреоборимый ужас» от «военно-технических средств» Антанты (танки, самолеты. – В.Ц.). От оперативности и своевременности наступления зависел успех едва ли не всего российского Белого движения. Но еще важнее считалось единство антибольшевистских сил: «Должен быть положен конец колебаниям», которые «большевики ценят дороже всяких побед». «Неслыханной наглости должно противопоставить твердую волю».
Неоднократно подчеркивал важность наступления на Петроград С.Д. Сазонов. Успех похода во многом зависел от определения правового статуса Финляндии. Распространенное мнение о нежелании признать Омском и русским Парижем независимости Финляндии корректируется при более детальном рассмотрении позиции МИДа. Еще в мае 1919 г. Омск и Париж сошлись во мнении: «Российское правительство готово теперь же признать, в качестве фактического, нынешнее финляндское правительство и установить с ним дружественные взаимоотношения, предоставляя ему полную независимость во внутреннем устроении и управлении Финляндией». Учитывая то, что проблема военных действий в этом регионе тесно связана с внешнеполитическими факторами, Сазонов настаивал, что «все переговоры с финнами должны вестись в Париже», с его непосредственным участием (7). Можно сказать, что весной 1919 г. сформировалась принципиальная позиция внешнеполитического курса Белого движения, заключавшаяся в следующем: допустимо признавать существующие государственные образования на территории бывшей Российской Империи только «де-факто» (окончательно эта позиция утвердится позже, к концу 1919 г., во всех белых регионах).
Требование публичного заявления о признании независимости не только де-факто, но и де-юре выдвигалось регентом Финляндии, бывшим генерал-лейтенантом Российской армии, кавалером ордена Св. Георгия К. Г. Маннергеймом. Он не отрицал поддержки «похода на Петроград» и 8 мая 1919 г. в беседе с генерал-лейтенантом Е. К. Арсеньевым, бывшим командиром Гвардейского кавалерийского корпуса, отмечал, что для осуществления «похода», который он мыслит только как «совместное дружеское действие сил финляндских и русских», «необходимо, чтобы какая-нибудь авторитетная русская власть признала независимость Финляндии». По словам Арсеньева, Маннергейм «уже – финляндский национальный герой. Но это его не удовлетворяет. Он хотел бы сыграть большую историческую роль и в России, в которой он прослужил 30 лет и с которой его связывает тысяча нитей». Однако поражение Маннергейма на президентских выборах летом 1919 г. не позволило осуществить запланированную операцию. Пользуясь недостаточной определенностью позиции Колчака и Сазонова, финская социал-демократическая пресса накануне президентских выборов, назначенных на 25 июля, стремилась всячески подчеркнуть суверенитет Финляндии независимо ни от воли Верховного Правителя России, ни от Национального Собрания: «Мы считаем свою независимость обеспеченной общим ее признанием, а равно и единогласным решением нашего народа не уступать по этому вопросу ни на волос перед какими-либо с русской стороны требованиями. Правительство адмирала Колчака, как и русское Учредительное Собрание, должны знать, что сделаться повелителями Финляндии или какой-либо ее части они могут лишь путем войны, путем полного покорения нашей страны». «Белый генерал» Маннергейм казался уже недостаточно твердым в отстаивании «суверенных интересов», да и сам он в данный момент был вынужден отказаться от роли «освободителя Петрограда» и обещал поддержку белым армиям лишь в частных беседах (8).
Позиция российского Белого движения летом 1919 г. оставалась неизменной: окончательное признание независимости Финляндии «де-юре» может быть сделано «только хозяином земли русской – будущим Учредительным Собранием или Земским Собором». Помимо этого фактора, признание задерживалось Колчаком еще и потому, что его собственная власть как Верховного Правителя России еще не имела международного признания. Кроме этого следовало определить условия «раздела» с независимой Финляндией (равно как и с Польшей), в частности, в вопросе о долгах Российской Империи. Об этом постоянно говорилось, например, на заседаниях Финансово-экономической комиссии при Русском Политическом Совещании. Аналогичным образом предполагалось решить и вопрос о независимости Эстонии (как и других Прибалтийских республик). Генерал Головин при встрече с Черчиллем в мае 1919 г. заявил, что «даже вопроса о независимости Эстонии не может быть» и «вопрос может быть поставлен только в плоскости местного самоуправления (некоторой автономии)».
В начале июня, однако, удалось добиться определенных изменений в позиции РПС и Омска по отношению к Финляндии. 18 июня 1919 г. Гулькевич телеграфировал в омский МИД следующие тезисы: «Финские войска в Петроград не вступают», «в столицу войдет один Юденич во главе Северного корпуса», в походе со стороны Финляндии участвуют как регулярные части, так и добровольцы из числа егерей и Белой Гвардии, однако вся местная администрация должна быть русской (в крайнем случае – русско-финляндской). В тот же день им была отправлена телеграмма, в которой в общих чертах излагались условия договора с Финляндией (территориальные уступки в Карелии после проведения плебисцита, уступка незамерзающего порта Печенги для выхода Финляндии к Ледовитому океану «согласно обещанию 1864 года», нейтрализация Балтики и «культурная автономия финского населения Ингерманландии»). Позднее текст был конкретизирован в шести пунктах и представлял собой «основу для окончательного договора, который имеет вступить в силу, когда это позволят обстоятельства». Он уже имел черты международно-правового документа, хотя и не носил официального характера. В него включались пункты: «независимость Финляндии признается без всяких оговорок», «национальное самоопределение» Карелии и Олонецкого края, а также уступка Печенги и «нейтрализация» Балтийского моря «будут решены» международной конференцией. Предусматривалась демилитаризация Ладожского озера. Всем «русским подданным» обеспечивалось «покровительство Финляндии», а русским паломникам – «свободный доступ в Валаамский монастырь… и другие православные центры». Вопрос с имуществом мог решиться так: Сестрорецкий завод с прилегающей территорией отходил к России, а все русские порты с их имуществом на финской территории отходили к Финляндии с выплатой компенсации. В свою очередь, к России отходило все находящееся в России имущество финских подданных с уплатой компенсации. Российская казна брала на себя также финансирование военной экспедиции на Петроград.
