В специально составленной записке в московский Правый Центр (11 августа 1918 г.) П.Н. Милюков развернул подробный план «восстановления российской государственности и объединения России» при поддержке Германии. Учитывая, что Германия стремится к союзу с Россией с целью противостояния Великобритании и к созданию т. н. северного правительства, то можно и должно «добиваться соглашения на наиболее выгодных для себя условиях». Условия реализации подобного плана представлялись лидеру кадетов следующими: «Пересмотр теперь же, а не по окончании войны, Брестского договора», создание «национального и объединенного» правительства, которое бы «явилось на свет сразу, как монархическое», с тем расчетом, что «кандидатом на Престол» должен быть Великий Князь Михаил Александрович. Он должен был утвердить при вступлении на Престол «Основные законы», текст которых следовало разработать «нашим юристам» (Б.Э. Нольде, Н.И. Лазаревскому, К. Н. Соколову, В.М. Гессену). Политическую систему, по мнению Милюкова, следовало основывать на принципе коалиции («на основе программы Правого Центра», но с устранением из ее состава сторонников самодержавия с одной стороны и сторонников «Левого Центра» и прежнего Учредительного Собрания с другой стороны»). «Исходной точкой переговоров должна быть неприкосновенность всей прежней территории России, за исключением Финляндии… и Польши». «Основным требованием объединения считался суверенитет центральных органов, единство территорий и правительства, а также создание палаты по типу Бундестага», что обеспечило бы представительство регионов. Спорным представлялось положение Закавказья и Крыма, принимая во внимание стремление Германии создать в этих регионах «опорные пункты будущей борьбы с Англией». Украине предполагалось придать статус, схожий с Баварией. Примечательно, что проект Милюкова не предполагал созыва Учредительного Собрания, а на «переходный период» создавался «совещательный орган Совета Республики из общественных элементов, стоящих на государственной позиции». Проблему «сепаратизма» окраин, по мнению Милюкова, можно было бы решить, используя поддержку Германии. Следовало отказаться от избирательного закона 1917 г. («ввести возрастной ценз, ценз оседлости и двухстепенность выборов в деревне» без куриальной системы и восстановления старых земств) и провести земельную реформу. Надежды на Германию не оправдались. По оценке Михайловского, Милюков «встал неожиданно на германофильскую позицию в самый неудачный для Германии момент и, кроме вреда для себя, ничего не принес, лишний раз обнаружив свое неумение разбираться в международно-политической обстановке».
На деле вопрос о том, кто именно будет возглавлять Государство Российское и на каких условиях возможно восстановление монархии, был не столь однозначен. «Русские монархисты-германофилы, – продолжал Михайловский, – хотели восстановления на Престоле Николая II и уничтожения всех следов Февральской революции, они соглашались и на Брест-Литовский мир, и на союз с немцами в будущем, но в качестве монарха настаивали именно на Николае II не потому, что им была дорога личность последнего царя, но из принципа легитимизма… Немцы за помощь в восстановлении Николая II на троне вознаграждались нерушимостью русско-немецких дружественных и союзных отношений, а также тяжкими для России территориальными уступками и экономическими выгодами». «Что же касается немцев, то для них вопрос о Николае II представлялся в совершенно ином свете. Во-первых, это был монарх, объявивший им войну… во-вторых, это был монарх, который до конца своего царствования так и не пошел на сепаратный мир и был по-настоящему лоялен по отношению к союзникам». В результате «немцы в лице Мирбаха не согласились на монархический переворот и замену большевиков, в чьем германофильстве они не сомневались, Николаем II».
Как известно, сам Государь, зная о подобных предположениях, категорически отказался принять Престол ценой предательства тех целей, ради которых Россия вступала в войну. Его поддержала и Государыня, Александра Федоровна. После совершенного большевиками преступления Цареубийства, после убийств многих представителей Дома Романовых летом 1918 г., отношение к Германии в антибольшевистской и даже в монархической среде изменилось. «Немцы допустили, – отмечал Михайловский, – убийство Царя и Его Семьи, имея полную возможность приказать большевикам этого не делать. Они допустили (если не приказали прямо большевикам это совершить) расстрел того, кто тогда был самым вероятным, самым легитимным и самым удобным кандидатом русского монархического движения. Допустив убийство Царя со всей семьей, немцы обезглавили русских монархистов… Никто другой, как русские германофилы, показали опасность для истинных интересов Германии восстановления русской монархии в обстановке лета 1918 г… С этого момента (Цареубийства. – В.Ц.) между русскими германофилами и немцами разрывается связь, у немцев исчезают друзья из антибольшевистского, хотя и крайне правого, крыла и… через две с половиной недели после убийства Царя Мирбах сам умерщвляется левыми эсерами при полном одобрении этого акта всеми кругами, не исключая и монархических… Столь близкое по датам совпадение убийства Царя и убийства Мирбаха станет рассматриваться в самых широких кругах будущего Белого движения как Божие возмездие Мирбаху, не пожелавшему «освободить Царя»… Впоследствии эти события положили начало совершенно определенному крушению германофильской ориентации в Белом движении, так как у нас германофилы были либо у большевиков, либо у крайне правых, а крайне правые еще много лет спустя не могли простить немцам их нежелание воспрепятствовать роковому для всего русского монархического движения убийству Царской Семьи во главе с Николаем II». Эту оценку позиции российских общественно-политических кругов нужно учитывать и при анализе действий в Прибалтике подразделений Бермондта-Авалова и фон дер Гольца (26).
Надежды на «возрождение России» (хотя бы и «монархической») при «немецкой поддержке» были, по сути, лишь отражением состояния «под оккупацией», в котором оказались многие российские политики и военные в 1918 г. на территории Украины, Закавказья или Центральной России. В отличие от них, Западная Добровольческая армия в 1919 г. позиционировала себя как сила, равноправно сотрудничавшая с немецкими воинскими контингентами фон дер Гольца и отнюдь не подчиненная в какой-либо степени немецкому командованию. Это соответствовало изменившейся международной обстановке. После окончания Первой мировой войны прогерманские настроения практически полностью исчезли из официальных и официозных заявлений. Ожидания «широкой союзнической помощи» и стремления добиться международного представительства на Парижской мирной конференции исключали «смену вех» во внешней политике. Однако осенью 1919 г. в правительственных кругах самых разных белых регионов всерьез дебатировался вопрос о возможности сотрудничества с Германией. По свидетельству Вологодского, 17–18 октября 1919 г. на заседаниях правительства обсуждался вопрос о берлинском Совете Западной России и о положении ЗДА. У Всероссийской власти возникновение нового правительства вызывало беспокойство как «свидетельство разрозненности русских политических течений», «отсутствия тяготения к единственному правительству, возглавляемому Колчаком». Не импонировал и состав Совета из «правых элементов» с «германофильским настроением в нем». Сам Колчак на заседании правительства поддержал тезис об опасности «германофильства» и сепаратизма, об отсутствии информации о «берлинском правительстве», которое он (что показательно) «объединил» с Советом при ЗДА («Западно-русское правительство, образовавшееся в Берлине, теперь, видимо, избравшее своим местопребыванием Митаву»). Верховный Правитель заявил, что не верит в искренность генерала Гольца и его добровольцев, вошедших в состав ЗДА, считая, что антироссийская и пробольшевистская позиция Германии не изменилась с 1917 г.
