Однако «решающее значение», был убежден глава МИДа, могли иметь «военные успехи Сибирской и Добровольческой армий». В политическом плане актуальным становилось обнародование и в Омске, и в Екатеринодаре, и в Архангельске программных заявлений по основным вопросам внутренней и внешней политики – деклараций по «земельному», «рабочему» вопросам и т. д. Для разрешения политико-правовых коллизий следовало декларировать как всероссийский характер Омского правительства, так и признание его другими белыми регионами. Следовало «закрепить перед Державами наше толкование пункта о национальностях – в смысле признания союзниками принципа единства России». Исключения следовало сделать для Польши и Финляндии. Отношение к Финляндии, уже признанной независимой ведущими державами Согласия, нужно было закрепить в Учредительном Собрании и решить вопрос о границе, при котором «будут обеспечены требования государственной обороны». Такие же «требования» следовало учесть в Польше и в Закавказье, где в Батумской области предполагалась замена британских воинских контингентов итальянскими. Позднее в одной из телеграмм, отправленных в управления иностранных дел Омска и Екатеринодара (8 ноября 1919 г.), Сазонов обозначал особый статус Финляндии и не исключал ее признания: «Финляндия всегда занимала в составе Российского государства особое положение, отличное от всех других инородческих окраин, и даже более обособленное, чем Царство Польское, но благодаря своему географическому положению ее самостоятельность… не нарушает интересов России под условием сохранения за нами всего необходимого для обороны нашего государства. В силу событий последних двух лет Финляндия не только стала фактически самостоятельной, но даже признана всеми державами независимой наравне с Польшей. С этими фактами нельзя не считаться и хотя можно предвидеть, что в будущем Финляндия уже по экономическим соображениям будет принуждена войти в тесную связь с Россией, теперь ввиду переживаемого нами непомерно тяжелого кризиса нам нельзя не проявить известной гибкости, чтобы, пожертвовав несущественным, спасти насущно необходимое (то есть уступив позиции Финляндии, добиться поддержки с ее стороны Северо-Западного фронта. – В.Ц.). Очевидно, что окончательно признать независимость Финляндии может только Учредительное Собрание. Правительство не может сделать более того, что сделало Временное правительство 17 марта 1917 г. в отношении Польши… в утвердительном случае мы можем ограничить финляндскую независимость требованием предоставления нам стратегических гарантий, от которых нам отказаться нельзя, и вместе с тем приобрести финскую помощь для имеющей громадное общегосударственное значение операции против Петрограда; в противоположном случае нам нельзя рассчитывать на скорое освобождение столицы, и мы рискуем даже полным разгромом армии Юденича с неисчислимыми последствиями такого торжества большевизма». И хотя по условиям осеннего «похода на Петроград» подобное признание со стороны российских представителей в Зарубежье уже не могло изменить положения на фронте, само по себе данное решение демонстрировало готовность к практическому осуществлению провозглашенных Сазоновым деклараций, его дальновидность и гибкость.
Касаясь политических взглядов Сазонова, уместно привести его понимание неизбежных перемен российской внешней политики в условиях прихода большевиков к власти. «Крушение русской государственности» он объяснял тем, что «Россия, с начала европейской войны, оказалась поставленной в условия несравненно худшие, чем ее союзники. Борясь плечом к плечу с ними, она, несомненно, с успехом выполнила бы выпавшую на ее долю громадную задачу. Но она была лишена главного элемента успеха, давшего ее союзникам победу: тесного слияния и сплоченности между собой и общности материальных средств. Торжество русской революции есть прежде всего результат народного разочарования, перешедшего затем в безнадежность и отчаяние. Ближайший сподвижник Столыпина, безусловно веривший в успех задуманных им преобразований, Сазонов вспоминал слова реформатора: «Для успеха русской революции необходима война. Без нее она бессильна. В 1914 году мы получили эту войну, а после трех лет тяжелой борьбы, которую нам пришлось вести одиноким и отрезанным от общения с нашими союзниками (имелось в виду географическое положение Восточного фронта. – В.Ц.), к нам прибыла из Германии и революция в лице Ленина и его сообщников, отдавшая себя на служение нашим врагам и радостно принятая ими, как желанная сотрудница». Крайне негативно оценивал Сазонов партию большевиков и результаты политики советской власти. Говоря о возможности присоединения к России черноморских проливов, министр горько сожалел: «Событие это, важность которого нельзя достаточно подчеркнуть, не застало уже России в рядах победителей. Революция была, в ту пору, занята устройством своей пролетарской республики, основанной на костях лучших сынов прежней России. Русский марксизм сам себя изверг из среды цивилизованных государств, совершив над народом акт произвольного самоотравления в то время, когда все силы страны, как духовные, так и материальные, были ей нужнее, чем когда-либо за все ее существование. Я говорю о самоотравлении, а не самоубийстве, так как, к счастью, нет яда, которого не мог бы преодолеть молодой и сильный организм русского народа». «Изжив яд большевизма», Россия неизбежно вернется в ряд великих держав и сможет защитить свои стратегические интересы.
Отнюдь не «реакционными» были взгляды Сазонова на вопросы внутреннего управления. Министр поддерживал идею сотрудничества власти и общества, выраженную через посредство представительных учреждений, местного самоуправления. В предреволюционные годы Сазонов не считал излишним взаимодействие правительства и Думы и полагал необходимым дальнейшее расширение полномочий парламента и развитие российской монархии по конституционному пути. По его мнению, «не может быть учреждения, как бы разумно ни было его основание, которое могло бы претендовать на неизменность… только то, что способно видоизменяться, может рассчитывать на продолжительное существование». В то же время все, «что здорово и жизнеспособно в политической и гражданской жизни страны, должно быть тщательно оберегаемо, и никакая вызванная требованием времени реформа не должна приводить к внезапному разрыву между прошлым и настоящим, а должна быть произведена постепенно, чтобы стать понятной народу и не носить характера опасного эксперимента. Для англосаксонских народов это стало неоспоримой истиной, установленной опытом веков, народы же политически более молодые редко считаются с этим фактором. В России пренебрежение им имело последствия, которые не только поставили ее на край гибели, но и внесли тяжелые потрясения в жизнь многих других народов, грозящие им большими опасностями». Развитие и преемственность – вот ключевые моменты политической позиции Сазонова.
Равным образом и в будущей России должно быть обеспечено максимально возможное в пределах единого государства самоуправление. В интервью газете «Times» Сазонов определил свое понимание «модного» в послевоенной Европе термина «самоопределение народов»: «Гражданам будет предоставлено право разрешения вопросов, касающихся их самих, правительство же будет ведать лишь вопросы общего характера, которые будут предусмотрены Российской Конституцией… Самоуправление народов, однако, не должно нарушать единство и суверенитет государства в целом. Децентрализация и обширнейшее местное самоуправление должны быть установлены в объединенном государстве. Каждая область, границы которой будут определены этнографически, организует местный законодательный орган, избранный всем населением данной области. Это учреждение вместе с исполнительным его органом будет контролировать все стороны местной жизни, включая суд и бюджет, и обладать всей полнотой власти в пределах данной области. Все это будет гарантировано украинцам, белорусам, казакам и другим народам России… Нам известно то чувство недоверия, с которым слушают нас многие представители национальностей старой Российской Империи. Это недоверие для нас чрезвычайно прискорбно, но мы находим ему оправдание в прошлом.
