Показательно, что руководство большевистской партии («правительство Центральной России» – по классификации Вильсона) оказалось единственным, принявшим предложение об участии в Совещании на Принцевых островах. С ответной нотой на предложение союзников 4 февраля 1919 г. выступил наркоминдел Г. В. Чичерин. Существо предложений Вильсона получило принципиально иное толкование. Нарком заявил не о готовности к созданию некоего нового, коалиционного правительства, а о готовности добиться мира в гражданской войне путем уступок иностранным государствам. Таковыми считались: признание долгов предшествующих СНК российских правительств, выплата процентов по займам и предоставление концессий на угольные копи и леса России. Ни о каких уступках своим противникам внутри России советское правительство не заявляло, лишь приводило пример руководства партии эсеров, прибывшего в Москву и фактически признавшего советскую власть (подобный путь «покаяния перед народной властью» предполагался и для всех антибольшевиков; ничто не должно мешать строительству социализма в Советской России). Не было и прекращения военных действий, являвшегося непременным условием начала переговоров.
После публикации ответа Чичерина (кроме РСФСР согласием на предложение союзников ответила Эстония), РПС дополнительной декларацией заявило об отношении к концессиям, которые намеревалось предоставить иностранцам советское правительство. Не отрицая права концессий вообще, декларация отмечала: «Европейская и американская печать дали за последнее время целый ряд сообщений о крупных концессиях, которые большевики намерены уступить иностранцам в России. Представители большевиков в своих заявлениях публично подтвердили эти сообщения. Во избежание всевозможных недоразумений представители разных партий России считают своим долгом заявить, что ни одно из соглашений, заключенных с большевистскими властями относительно концессий или каких бы то ни было привилегий иностранцам, не будет признано общерусскими властями и что все сделки, заключенные иностранцами с представителями советской власти, будут считаться недействительными». Данное заявление РПС выразило отношение Белого движения к политике «прорыва торговой блокады», активно проводившейся советским правительством в 1920–1923 гг., предшествующие «полосе признаний» СССР.
Что касается представителей союзных Держав, то даже среди них не оказалось ожидаемого единства в отношении позиции американского президента. Ллойд-Джордж мог считаться неформальным вдохновителем идеи Совещания на Принцевых островах, поскольку именно ему принадлежало высказанное в частном порядке предложение о приглашении в Париж представителей всех конфликтующих сторон в российской гражданской войне («подобно тому как Римская Империя приглашала военачальников плативших ей дань государств для того, чтобы они давали отчет в своих действиях»).
16 января 1919 г. состоялась встреча Ллойд-Джорджа и министра иностранных дел Великобритании Бонара Лоу с главой РПС Львовым. Речь снова шла о возможности представительства России на конференции. Высказав сомнение в отмеченной Львовым однозначной слабости и «антинародном характере большевиков» («большевистское правительство, держащееся у власти более года в стране, где нет никакой широкой поддержки и при приблизительном равенстве… противоположных армий, – должно быть отнесено к разряду самых ловких и искусных из когда-либо и где-либо существовавших»), британский премьер изложил свой план решения «Русского вопроса», для того чтобы «наша политика была бы убедительна для английского и американского общественного мнения, и чтобы мы имели твердые основания для дальнейших действий». Ллойд-Джордж высказал предположение о «вызове представителей от каждой партии в России (правильный перевод – от каждой «части» России, то есть от каждого, возникшего на территории бывшей Империи «государственного образования», а не от каждой «политической партии». – В.Ц.) в том числе и от большевиков («правительства Центральной России». – В.Ц.). Эти представители вовсе не вызываются для участия на конференции, а исключительно для того, чтобы дать возможность представителям Великих Держав опросить названных лиц обо всем необходимом для того, чтобы составить себе ясно представление о соотношении этих групп и основаниях их политики и методов действий. Опрос будет происходить в неформальном собрании представителей Великих держав, человека по два от каждой державы (глава правительства и министр иностранных дел. – В.Ц.). Это будет как бы состязанием сторон, нечто вроде суда, процесса, для того, чтобы у нас создалось бы верное мнение по русскому вопросу». При бойкоте «форума» большевиками легче было бы осудить их за политическую непримиримость и политический террор и тогда, считал Ллойд-Джордж, антибольшевистские представители серьезно выиграли бы. Но для этого и Российскому правительству следовало стоять «на почве национально-демократического строительства государственной власти» (премьер высказывал подозрения, что «за Колчаком стоят крайне правые группы», так как «он оказался у власти после переворота, осуществленного военными», и, с точки зрения стандартов демократии, «является представителем реакции»). В ответ Львов исключил возможность приглашения на переговоры большевиков: «Ведь Вы таким образом ставите большевиков на одну доску с теми национальными силами, которые, высвободившись из-под тирании большевизма, сумели создать территориальные центры борьбы с насильниками народной воли. Приглашая большевиков на такое совещание, Вы явно поддерживаете их. Это форма признания их фактической правительственной власти… Ставить их и других на одну доску, считаться как с равнозначащими величинами немыслимо, так как общего между этими двумя сторонами нет и не может быть ничего». Но для британских лидеров подобная позиция казалась предубеждением: «Мы не хотим никого уравнивать. Мы хотим лишь опросить и выслушать». На прямой вопрос Львова, «откладывается ли участие русских представителей в той или иной форме в работах конференции до осуществления подобного плана», последовал не менее определенный ответ Ллойд-Джорджа, заявившего, что «ни о каком участии представителей не может быть и речи, пока мы не получим необходимую информацию».
Принципиально британский премьер не отвергал и плана Вильсона. Этому способствовало положение английских войск в России. Квесне 1919 г. британские подразделения, особенно на Северном фронте, несли большие потери. В стране росло недовольство продолжавшимися уже после окончания мировой войны боевыми действиями. Противниками Совещания выступили Клемансо и Пишон, санкционировавшие развитие военной интервенции на Юге России. Французов поддержали итальянские премьер-министр Орландо и министр иностранных дел Соннино, готовые к тому, чтобы заменить британские войска в Батумской области итальянскими. В РПС отмечали эту тенденцию, при которой англосаксонские государства (САСШ и Великобритания) склонялись к уменьшению военного вмешательства, а латинские (Франция и Италия) якобы выступали за его расширение. Член Ясской делегации Титов, вернувшийся в Екатеринодар, выступил на заседании правления Национального Центра 26 марта 1919 г. и отметил крайне слабую информированность союзных лидеров о том, что происходило в России, о целях и задачах Белого движения и советской власти (из 1800 американцев, прибывших в Париж для участия в работе мирной конференции, лишь несколько человек «знают кое-что о России»).
