Однако вскоре Щербачев, как и другие российские политики в Зарубежье, убедился в сложности таких актов, как интервенция. В письме Деникину 23 февраля 1919 г. Щербачев отмечал готовность лидеров Франции и Италии принять участие в военных действиях, тогда как лидеры Англии, и особенно САСШ, крайне скептически относились к возможностям военного участия («при первых же моих сношениях с представителями Держав Согласия все они единогласно заявляли мне, что официальной помощи вооруженной силой они оказать, до окончательного решения этого вопроса мирной конференцией, не могут, но неофициально же готовы оказать полную материальную поддержку»). Вывод генерала сводился к возможности развития неформальных контактов с союзными структурами для получения снабжения и, одновременно с этим, необходимости создания вооруженных частей, которые можно было бы направить в Россию. Одним из первых среди военно-политического руководства Белого дела он отметил перспективу использования воинских частей из славянских государств. Кроме того, им была выдвинута идея, поддержанная позднее Гучковым, создания воинских частей из бывших военнопленных Российской Императорской армии (кадровый офицерский батальон из пленных и создание на его основе 1–2 дивизий). Поставки оружия первоначально происходили преимущественно в счет оплаты за уже изготовленное по заказам еще Императорского правительства вооружение, а с осени 1919 г. в счет займов или путем прямой оплаты заказов на частных заводах или складах вооружения. Одна из таких сделок характеризовалась в советской официальной прессе как «кабальная». Однако приведенный текст телеграммы Угета Маклакову (см. приложение № 37) показывает, что сделка носила равноправный характер и не предусматривала передачи САСШ стратегических резервов российской казны.
Щербачев сообщал о своей беседе с генералом Бриггсом о перспективах наступления на Москву и Петроград. «Английскому правительству надо выбирать между помощью генералу Юденичу и помощью генералу Деникину, так как Англия при настоящих условиях не может помогать на обоих фронтах. Генерал Бриггс сказал, что Британский Генеральный Штаб приписывает наибольшую важность движению Деникина на Москву, так как, кроме важности самой цели движения, оно еще составляет угрозу красным, действующим против Сибирской армии, являясь фланговым и даже тыловым по отношению к Сибирскому фронту». На это Щербачев заметил, что «движение Юденича на Петроград составляет точно такое же фланговое и тыловое движение по отношению к Архангельскому и Мурманскому фронтам». Обобщенные соображения относительно перспектив действий ВСЮР и Северо-Западного фронта были изложены Щербачевым, Геруа и Гермониусом в памятной Записке о помощи генералу Юденичу (см. приложение № 37) (16). Еще в январе 1919 г. Щербачевым были составлены две памятные записки по «русскому вопросу» для передачи их Черчиллю. В феврале в британском Парламенте выступали Чайковский и генерал Головин. Подобного рода «политическое давление» позволило заручиться поддержкой британского военного министерства на период 1919 года – время, когда белым фронтам более всего требовалась военная помощь. Заинтересованность британских военных кругов в победе Белого движения, имевшая место в этот период, проявилась в поставке белым фронтам значительного количества военной техники (самолетов, танков, стрелкового оружия), снаряжения и обмундирования; в основном эта поставка была направлена на Северный и Северо-Западный фронты. Головин установил непосредственные контакты с высокопоставленными служащими Военного министерства и с самим Черчиллем, который считался «не только симпатизирующим» Белому движению политиком, но также «энергичным и активным другом» антибольшевиков. В мае 1919 г., когда британское командование намеревалось перевести пока еще слабые части формировавшейся Северо-Западной армии на Север, Головин сумел доказать важность «организации нового фронта». При этом основу людских пополнений должны были составить «формирования из пленных» бывшей Императорской армии в Германии (около 30 тысяч чел.) (см. приложение № 18). Показательны, тем не менее, слова Черчилля о невозможности открытой поддержки Белого движения (даже в период его очевидных побед): «Успех нашего общего дела требует сохранения тайны», поэтому прямая военная поддержка представлялась возможной лишь для Северного фронта (в дополнение к уже действующим контингентам), а для белого Юга – в виде «технических инструкторов», которые могли бы принять участие в боевых действиях. «Народ русский должен сам спасать Россию, но наши сердца с этим доблестным народом, который вел еще с нами общую борьбу, тогда как большевики нас позорно предали», – заявлял Черчилль. Формальный статус поставок белым армиям определялся расходами военного бюджета, формировавшегося еще до окончания Первой мировой войны и неподотчетного Парламенту. Это позволяло военному министерству варьировать имеющиеся ресурсы между разными белыми фронтами, а Черчиллю заявлять в Палате общин: «Расходы по этим операциям вызваны мировой войной, а не являются результатом политики вмешательства во внутренние дела России. Если будущее правительство России выполнит обязательства, заключенные с его союзниками, то эти расходы будут возмещены. Произведены они не на какие-либо специальные английские предприятия, а являются результатом решения пяти великих держав».
Наиболее сильным и содержательным стало выступление Черчилля на собрании Русско-британского братства 17 июля 1919 г. Подчеркнув заслуги Российской армии в годы Первой мировой войны, Черчилль отметил столь актуальную для белых правительств идею «международного значения» борьбы белых армий. Акцент был сделан на судьбе «государственных новообразований»: «Эстония, Литва, Польша, Чехословакия, Румыния все еще выступают жизненными факторами мировой общественной и национальной жизни, и вся Западная Европа, в настоящее время, укрывается за их слабым оплотом. Но почему же они оказались способными поддержать свое существование?.. А по той причине, что по меньшей мере две трети большевистской армии… были заняты борьбой с силами Колчака и Деникина, которых не существовало совсем год тому назад… И если бы эти армии были разбиты и уничтожены, и вся Россия со всеми ресурсами попала под неоспоримую власть Ленина и Троцкого, то вся сила большевистского войска могла бы обрушиться… на линию еле держащихся небольших государств…, за будущность которых Лига Наций торжественно приняла на себя обязывающую ответственность… Россия является в настоящее время решительным фактором мировой истории… Мир переделать невозможно без участия России. Невозможно идти по пути победы, благоденствия и мира и предоставить эту огромную часть человеческой расы на жертву мучениям во тьме варварства. Я обращаюсь… к великим победившим государствам и их доверенным вождям, я обращаюсь к Лиге Наций с воззванием рассмотреть все положение в России и произвести объединенное, сконцентрированное усилие для освобождения русского народа от его ужасающей муки и для восстановления мира в измученном мире».
Позиция британского военного министра была, безусловно, более радикальной в сравнении со взглядами британского премьера. Это подтверждало высказанный генерал-лейтенантом А. С. Лукомским тезис о наличии в Англии двух течений: «Одно, во главе которого стоял… Ллойд-Джордж, было против активной помощи борющимся против большевиков русским вооруженным силам. Политические деятели… считали, что путем, так сказать, морального воздействия на советское правительство в России можно его заставить эволюционировать и пойти по пути создания демократического правительства, обеспечивающего интересы как русского населения, так и иностранных держав. Другое течение, возглавляемое У. Черчиллем, было за самую решительную помощь русским, которые борются против большевиков». Тем не менее после окончательного провала идеи Совещания на Принцевых островах, 16 апреля 1919 г. Ллойд-Джордж выступил в Палате общин с речью, в которой назвал «русскую проблему» «одной из самых трудных, какие стояли когда-либо перед советом дипломатов». Трудность заключалась в том, что «в настоящее время России нет. Нет такого органа власти, о котором можно было бы сказать, что это правительство всей России… Вопроса о признании правительства большевиков не существует… во-первых, потому, что большевистское правительство совершило столько преступлений против граждан союзных стран, что его нельзя назвать цивилизованным правительством; во-вторых, потому, что оно теперь нападает с оружием в руках на наших друзей в России». Что же следовало предпринять для помощи этим «нашим друзьям»? Военная интервенция исключалась. «Я разделяю весь ужас перед большевистским движением, но я предпочитаю предоставить Россию самой себе, чем видеть банкротство Англии». Поддержка антибольшевистского движения в 1918 г., отмечал Ллойд-Джордж, диктовалась необходимостью не допустить «захвата немцами» сырья и снаряжения. Но «не могли же мы после того, как опасность миновала, сказать этим войскам: «Благодарим вас, вы были очень полезны нам. Теперь вы больше не нужны, ступайте и пусть большевики перережут вам горло! Такой образ действий был бы недостоин Великой страны». Оставался иной путь: «Русские, знающие свою страну, теперь утверждают, что не посылкой войск мы будем способствовать возрождению России. Нас только просят о доставке военного материала, который может помочь сражаться с большевиками, захватившими весь арсенал России… Некоторые достоверные сведения указывают, что хотя военная сила большевиков растет, но сам большевизм идет на убыль. Он приближается к провалу под непрерывным давлением экономических причин». Палата общин в большинстве поддержала позицию премьер-министра. Речь, правда, содержала показательный конфуз, когда Ллойд-Джордж призвал помогать «Колчаку, Деникину и (генералу?) Харькову».
