Но для этого, по мнению Струве, необходима перестройка и в самой России. Нельзя не учесть, что «восстановление исторической России невозможно как простая реставрация. Реакция после больших революционных потрясений имеет только тогда право на существование, когда она есть восприятие и переработка существенного содержания революции… Программа государственной работы в современной России сводится к демократизации консерватизма и консерватизации демократии. И то и другое может произойти только в процессе национального воспитания или перевоспитания народа и интеллигенции. Проблема интеллигенции, т. е. проблема ее духовного оздоровления, которую когда-то наметили «Вехи», остается основной проблемой русской жизни». Именно поэтому, говоря о внешней политике, «России нужна умелая и гибкая дипломатия, главной задачей которой было бы раздобывание материальных средств (снаряжения и финансов) для восстанавливаемой России, а в остальном – сознательное оттягивание решения всех или большинства мировых вопросов до внутреннего укрепления России и установления того нового европейского равновесия, в котором будут и для западных держав-победительниц учтены результаты мировой революции, являющейся следствием войны».
Работа Русского Политического Совещания и Русской Политической Делегации до настоящего времени не была предметом отдельного исследования в отечественной историографии. Нередко при характеристике их деятельности повторяется негативная оценка, данная генералом Деникиным, делается акцент на «масонском характере» членства его участников. Более объективно оценивал работу Совещания и Делегации С. П. Мельгунов. Он считал, что, несмотря на неудачные попытки «достучаться» до европейских и американских политиков, РПС не только оказало реальную помощь российскому Белому движению (особенно в военном отношении), но и позволило осуществить, хотя и незначительно, координацию белых правительств и белых фронтов, как в общероссийском, так и в международном масштабе. Показательна оценка РПС и РПД, данная российским дипломатическим представителем в Стокгольме К. Н. Гулькевичем: «Счастливое объединение русского военного дела за границею в Комиссии генерала Щербачева, сотрудничество в Париже ради блага родины «остепенившихся террористов» (Савинкова. – В.Ц.), и министров, честно потрудившихся для России в царствование покойного Государя (Сазонова. – В.Ц.) впервые явили союзникам наличность у русских достаточно сильного чувства любви к Родине, чтобы в минуту опасности забыть взаимные счеты (31).
Подводя итог обзору эволюции политического курса Белого движения в отношении Зарубежья за 1918–1919 гг., уместно выделить очевидное стремление защитить национальные интересы российской государственности в Европе и мире. Существование своеобразного «дипломатического фронта Белого движения» обеспечивало – с той или иной степенью эффективности – сохранение позиций России на западных границах по отношению к «славянским государствам», на Юге – по отношению к государствам Закавказья, на северо-западе – по отношению к Прибалтийским республикам и Финляндии, на Дальнем Востоке – в отношении Китая и Японии. Политический курс во внешней политике, конечно, не мог не корректироваться под влиянием изменявшихся после 1917–1918 гг. условий, прежде всего, под влиянием т. н. всеобщей демократизации. Представляется возможным выделить несколько периодов в истории внешнеполитического курса Белого движения (непосредственно не связанных с периодизацией Белого движения в России). Первый период: октябрь 1917 г. – ноябрь 1918 г., – характеризуется довольно слабой организацией дипломатических представительств России, отсутствием должной координации усилий между ними и поиском в самой России центра, вокруг которого было бы возможно объединиться. В то же время сохранялась безусловная верность союзническим обязательствам, а «борьба с большевизмом» воспринималась как часть «борьбы с германизмом» – продолжением военных действий на фронтах Первой мировой войны. Второй период – череда несбывшихся надежд, – продолжался с ноября 1918 г. по февраль/март 1919 г. Окончание войны в Европе пробудило надежды на поддержку усилий белых армий в виде расширения вооруженного участия стран Антанты в российской гражданской войне, военной интервенции. С полным основанием российские белые правительства надеялись на участие в мирной конференции и в создании новых институтов международного права, в частности, в Лиге Наций. Однако неудачи французского десанта в Новороссии и явное игнорирование российской делегации в Париже, при считавшемся недопустимом и оскорбительном призыве к «примирению с большевиками» на Принцевых островах, вызвало скорое разочарование в намерениях союзников поддержать Белое движение. Наступил третий период – март/апрель – сентябрь/октябрь 1919 г. Очевидная бесполезность военной интервенции при сохраняющихся намерениях «принять участие» в становлении послевоенной Европы способствовала мнению, что «помощь Запада» должна носить исключительно равноправный, партнерский характер и ни в коей мере не должна приводить к какой бы то ни было «зависимости» от него. «За помощь – ни пяди русской земли», – слова из декларации генерала Деникина, лучше всего отражавшие эти настроения. «Борьба с большевизмом» должна была вестись исключительно силами белых армий, которым следовало оказать помощь военным снаряжением и, при необходимости, финансами и продовольствием. Отражением этих настроений стало также безуспешное стремление добиться международного формального признания Верховного Правителя России и Российского правительства в качестве единственно законной, правопреемственной власти в России. Показательно и то, что лидеры союзных держав сами отказались от идеи создания коалиционно-компромиссной власти, выраженной в предложении Совещания на Принцевых островах, и вполне допускали возможность такого признания. Четвертый период: октябрь 1919 г. – февраль/март 1920 г. – доказал тщетность надежд на международное признание и сколько-нибудь значительную материальную поддержку от союзников. Зародились планы совместных военных действий со славянскими государствами, проекты сотрудничества с САСШ или даже с «новой Германией». Но решающим фактором в этом периоде стало крушение белых фронтов, переход Белого движения на окраины бывшей Российской Империи.
* * *
1. ГА РФ. Ф. 446. Он. 1. Д. 14. Лл. 26–29; Ф. 17. Он. 1. Д. 10. Л. 151; Организация власти на юге России в период гражданской войны // Архив русской революции, т. 4, 1922, с. 241–243. Вынавер М.М. Указ, соч., с. 28–34, 227–228; Переписка белых вождей и пр. документы // Белый архив, т. 2–3, Париж, 1928, с. 187–188, 190–191; Накануне перемирия // Красный архив, т. 4 (23), М., Л., 1927, с. 212–215; Михайловский Г.Н. Указ, соч., с. 6; Черчилль У. Мировой кризис. М. – Л. 1932. С. 103–104; Лукомский А. С. Воспоминания, т. 2. Берлин, 1923, с. 245–246.
2. ГА РФ. Ф. 5805. Он. 1. Д. 487. Лл. 2–3, 30; Ф. 5867. Он. 1. Д. 16. Лл. 62–66; Ф. 193. Оп. 1. Д. 9. Лл. 12–15; Ф. 6851. Оп. 1. Д. 6; Винавер М.М. Указ, соч., с. 29, 32–33; Лукомский А. С. Указ, соч., с. 259–260.
3. ГА РФ. Ф. 5805. Он. 1. Д. 487. Лл. 27, 37, 45–46; Ф. 193. Он. 1. Д. 9. Лл. 16–23; Ф. 5936. Оп. 1. Д. 10. Лл. 1–2; Ф. 4648. Оп. 1. Д. 1. Л. 46; Голос Всероссийской власти, Гельсингфорс, 1919, Вып. 2, с. 23–27.
4. ГА РФ. Ф. 6094. Он. 1. Д. 223. Л. 60; Ф. 454. Он. 1. Д. 8. Лл. 2–4; Ф. 4648. Он. 1. Д. 13; Ф. 193. Оп. 1. Д. 9. Лл. 17–21 об.; Сазонов С.Д. Воспоминания, Париж, 1927, с. 315; La Cause Commune. Общее дело, Париж, № 44, 30 апреля 1919 г.
