Крайне важным в разрешении «земельного вопроса» представлялся тезис Конституции о «незыблемости прав частной собственности», ограничение которой признавалось «в известных пределах, лишь исходя из общегосударственных интересов». Правительство, таким образом, «признавало ничтожными все изданные после 25 октября 1917 г. постановления, касающиеся прав частных лиц на недвижимое и движимое имущество». Правительство «ныне же приступало к разработке законоположений, направленных к восстановлению нарушенных личных и существенных прав частных лиц и учреждений и урегулированию тех взаимоотношений в гражданском правовом обороте, которые явились последствием отрицания прав собственности». Важность земельных преобразований признавалась и в историческом контексте: «После Смуты конца XVI начала XVII века Россия сама решала свою судьбу и свое государственное устройство. Она тем более решит их и в начале XX века. Приведет Россию к этому великому моменту ее истории только та власть, которая ясно поставит себе эту задачу и сумеет ее достойно подготовить, только та власть, которая… смело и правильно поставит земельную проблему, имея за собой в этом вопросе весь русский народ».
Государственное регулирование – в известных пределах – допускалось и при решении проблем продовольственной (отдел V) и земельной (отдел VI) политики. Допускалось временное введение твердых розничных цен на продукты и товары первой необходимости. Однако основой политики в этой сфере становилась отмена ограничений на частную инициативу. Предполагалась ликвидация всех продовольственных комитетов. Правительство намеревалось использовать возможности частных лиц и кооперации в решении вопросов снабжения, объединив их усилия в рамках создаваемого Высшего Совета по продовольственному делу. Спекуляции опасаться не следовало: «Накопление запасов и естественная конкуренция должны понизить цену на хлеб до тех пределов, которые определятся действительными издержками производства и транспорта», розничная торговля должна находиться под контролем органов местного самоуправления. Главным же принципом земельной программы становилось «принудительное отчуждение земель, которые должны перейти к трудовым земледельцам», и «передача им этих земель на праве собственности». Самой надежной опорой государственного строя считался значительный слой мелких и средних земледельческих хозяйств, «трудящихся на собственной земле»; провозглашались главные преимущества самостоятельного хозяйства: «Только собственность дает владельцу уверенность, что плоды его труда достанутся ему или его наследникам. Только собственник земли сумеет извлечь из нее наибольшее количество хозяйственных благ и тем в наибольшей степени содействует росту общего благосостояния. Только собственник дает побуждение к постоянному улучшению хозяйства». «Восстановление законности» отнюдь не означает «возврата к старому» – тезис также ставший принципиальным при проведении земельных преобразований. В то же время, продолжая в целом курс, провозглашенный еще П.А. Столыпиным, Основные законы подтверждали «неотчуждаемость высококультурных хозяйств», важных для экономики. Отчуждению не подлежали также установленные для каждой местности «земельные максимумы». Правительство контролировало земельные сделки, пресекая случаи перепродажи земли в спекулятивных целях, без намерений вести на них хозяйство. Значительные средства предполагалось вложить в развитие сельскохозяйственного машиностроения, лесного хозяйства, проведение переселенческой политики.
V и VII отделы временной Конституции были посвящены развитию промышленности, торговли и финансов. Восстановление промышленного потенциала было невозможно без широкого привлечения частной инициативы, частного капитала. Но частные интересы не абсолютизировались. Напротив: «Каждое предприятие, даже самое малое, является лишь атомом в общем сцеплении народно-хозяйственного организма, поэтому внутренняя жизнь такой отдельной хозяйственной ячейки не может руководствоваться принципами исключительно частноправовыми. Здесь неизбежно установление известных публичных правовых норм, соответствующих наличным взаимоотношениям труда и капитала и преобразующих эти взаимоотношения в уровень с экономическими силами страны и ее правосознанием». Принимая этот тезис, важно было стремиться к «солидарности всех групп, участвующих в промышленной жизни». Солидаризм исключает конфликт между «трудом» и «капиталом» и не дает возможности развиваться классовой борьбе. Всячески следовало поощрять деятельность профсоюзов, обеспечивать защиту труда, а 8-часовой рабочий день, безусловно, сохранить «для квалифицированных рабочих». Возникающие споры необходимо решать с помощью примирительных камер. Создаваемые на местах торгово-промышленные палаты считались оптимальными формами сочетания общественных, частных и государственных общехозяйственных интересов.
Не менее сложные проблемы предстояло разрешить в финансовой сфере. Прежде всего Основные законы предполагали резко сократить военные расходы, отмечая их непроизводительность и «разрушительный характер» для бюджета. Следовало упорядочить налоговую систему, принимая во внимание практически полную разлаженность «податного аппарата» и низкую заинтересованность населения в уплате сборов. Наибольший эффект принесло бы увеличение косвенных налогов, акцизов. Прямое налогообложение не должно мешать развитию производительных сил, а налоги на имущество – целесообразно передать в ведение структур земского и городского самоуправлений.
Во всех программных заявлениях белых правительств говорилось об обязательном «признании всех законно заключенных займов», «всех государственных обязательств». Однако в условиях крайне разбалансированного финансового хозяйства обеспечить их уплату предполагалось «в соответствии с возможностями своими, на том международном совещании, которое неизбежно должно будет заняться вопросом о взаимных расчетах воевавших держав по их обязательствам». Национальные капиталы еще предстояло создать, поэтому значительное место в структуре капиталов, привлекаемых к восстановлению промышленности, принадлежало бы иностранным кредитам и концессиям. Но не следовало и забывать, что «на почве экономической зависимости создается политическое подчинение». В практике предоставления концессий «необходимо соблюдать большую осторожность, чтобы под флагом экономической работы не происходил политический захват, чтобы Россия не была обращена в колонию, состоящую под экономическим и политическим господством иноземных держав». Завершение отдела подчеркивало исключительную важность производительного труда перед любого рода финансовыми операциями: «Народный труд – основа не только экономического, но и финансового оздоровления». «Чтобы народное хозяйство – основа государственного благополучия – развивалось, необходимо создать надлежащую трудовую атмосферу, нужно чтобы производство превышало потребление, чтобы вырабатывалось не меньше, а больше того, что продается».
Заключительные отделы (IX и X) Основных законов были посвящены проблемам Церкви и народного просвещения. Впервые после февраля 1917 г. вопросы состояния Русской Православной Церкви были отмечены на конституциональном уровне. «Первенствующее значение» в возрождении России, по оценке авторов акта, имел «рост культуры духовной и свободное раскрытие сил человеческого духа». В полном объеме восстанавливалось государственное значение религиозной жизни: «Все формы скрытого и явного гонения религии немедленно прекращаются». Декрет Совнаркома об отделении государства от Церкви признавался юридически ничтожным. «Храмы-святыни, насильно отторгнутые», возвращались Церкви. В рамках гражданско-правовой практики восстановления нарушенных прав собственности все церковное имущество незамедлительно возвращалось. В школах восстанавливалось преподавание Закона Божия, возобновляли свою работу все религиозные учебные заведения. «Вероисповедным бракам» возвращался прежний правовой статус. Восстанавливался православный церковный календарь. «Правительство будет защищать и охранять религиозную жизнь российских граждан, предоставляя полную свободу к развитию и процветанию». Отмечалось, что хотя в Российском Государстве нет «господствующего вероисповедания» и государство не оказывает больше исключительной поддержки, однако именно Русская Православная Церковь «естественно занимает первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение». Декларировалось, что «Правительство признает все определения Чрезвычайного Всероссийского Священного Собора, касающиеся строя церковного управления, отныне автономного». Церкви выделялись «ассигнования из государственного казначейства… по титулам последнего года». Государственный надзор сохранялся только в плане «наблюдения» за действиями «вероисповедных организаций», с точки зрения «закономерности» их деятельности.
