Так же однозначно высказывался профессор и по поводу попыток союзников призвать «государственные новообразования» на конференцию. Бесперспективность подобных намерений была, по его мнению, очевидной, когда в основу их закладывается принцип «признания федералистических начал». Новгородцев отстаивал также характерный для политико-правовой программы Белого движения в 1919 г. тезис об опасности федерализма для России: «Федералистическое устройство неосуществимо без расчленения России, без превращения ее в конфедерацию, в союз государств, тянущих в разные стороны». «Федерация есть всегда порыв к соединению и предполагает силы центростремительные: у нас же федерацию берут как ступень расчленения, на которой скрепя сердце соглашаются остановиться центробежные силы. Федерация есть тяжкий удар по единой России, и в практическом осуществлении она даст не единый фронт против большевизма, а разрозненные стремления отдельных местных центров, ослабляющих друг друга своим разногласием». Таким образом, Новгородцев предлагал союзникам признать три принципиальных позиции, провозглашенные еще на Ясском Совещании: «Россия – единая в пределах, которые она имела до переворота 25 октября». «Отдельные представительства частей России в международных сношениях недопустимы… вопрос о пределах местных свобод этим не предрешается». «Если союзники хотят помочь русскому народу, – говорилось в итоге заявления, – для этого есть только один действенный путь. Надо помочь генералу Деникину и адмиралу Колчаку устранить большевиков и довести Россию до той степени устроенности и умиротворения, при которой возможно будет Учредительное Собрание… Кто хочет разрушить Россию, тот должен помогать большевикам, как это делали немцы. Кто хочет спасать Россию, тот должен помочь сломать большевиков, и сделать это нужно не только для России, но и для всего человечества, для блага мировой культуры».
Одновременно с запиской о Принцевых островах и о «международной опасности большевизма», в феврале 1919 г., Новгородцев развивал свои идеи в письме от имени ВНЦ В. А. Маклакову. В дополнение к вышеперечисленным тезисам о возможном росте симпатий к советской власти со стороны населения европейских стран и, в особенности, Германии, о бесперспективности созыва совещания на Принцевых островах отмечалась недопустимость и опасность политики, проводимой союзниками по Антанте в отношении «государственных образований» в бывшей России: «Помощь, оказываемая Единой России, отличается слабостью и нерешительностью, и наряду с этим, союзники весьма реально поддерживают независимую Грузию, как будто имеют план независимой Армении, независимой Финляндии, ведут какие-то переговоры с самостийной Украиной… Возникает тяжкое подозрение: не изменился ли общий политический план. Не стало ли так, что нашим союзникам и друзьям уже не нужна Единая и Великая Россия, что им выгоднее иметь Россию раздробленную и ослабленную». «Конечно, мы слишком хорошо знаем, что в политике нет места мечтам и чувствам и что в ней царит суровый закон столкновения интересов и сил. Но если стать и на эту точку зрения реальной политики, мы невольно спрашиваем себя: неужели союзники пришли к тому, чтобы повторить в отношении к России политику Германии, чтобы поддерживать идею расчленения и ослабления России, чтобы приготовить новый вариант Брестского договора, может быть, с теми же договаривающимися лицами, с большевиками и с сепаратистами?»
Упреждая обвинения российского Белого движения в «недемократичности», Новгородцев и подписавшие это письмо члены Правления ВНЦ (Федоров, Долгоруков, Астров, графиня Панина, Челищев, Червен-Водали, Волков, Степанов) заявляли о невозможности проведения иной политики, кроме той, которая провозглашалась в официальных и официозных документах, исходивших от военно-политического руководства Добрармии: «Может быть, помощи Краснову не дают потому, что на Дону преобладают монархические элементы, а Деникину слабо помогают потому, что Добрармия не носит ярко республиканского флага. Так что же нам делать, если демократические элементы не способны у нас к организации борьбы с большевизмом? Разве забыты несчастные опыты демократических организаций на Волге, кончившиеся сдачей Казани и Самары (падение фронта Комуча. – В.Ц.)? Не хотеть поддержать те элементы порядка, которые уже показали себя, а ожидать появления тех, которых у нас нет, не значит ли это играть в руку большевикам. Нас хотят заставить быть республиканцами и свободными, по старому слову Руссо: «On les forcera d’etre libres». Это не удалось во Франции в XVIII веке, почему же это удастся у нас?..»
Но Державы Согласия должны исходить из того, что восстановление России состоится неизбежно. «Недавний опыт блестящей победы на Кавказе (1-й и 2-й Кубанские походы. – В.Ц.) показал, что Добровольческая армия справляется и сама прекрасно с большевиками, но дайте же ей обеспеченный тыл, дайте средства технические и военные, помогите России подняться – вот что два с половиной месяца мы повторяем столь же неустанно, сколько безрезультатно… Мы уже сейчас имеем случай наблюдать чудесное и мгновенное воскресение освобождаемых от большевизма областей и гигантский порыв к просвещению и к труду, пробужденный перенесенными испытаниями. Шульгин прав: Россия уже при близком будущем будет создана из несгораемого материала. Горе тому, кто покинет ее в минуты несчастья, кто воспользуется этим несчастьем, чтобы попытаться сделать ее обессиленной и слабой. Россия все же есть великан, хотя и ослабленный болезнью большевизма. Но болезнь пройдет, и великан встанет с новой силой». Письмо к Маклакову завершалось все тем же, типичным для идеологической программы Белого дела заключением: «Мы очень хотели бы, чтобы вы там, на Западе, дали понять, что здесь, в далеких степях и теснинах Северного Кавказа,
Добровольческая армия борется не только за русскую государственность, но и за европейскую культуру, что борьба с русским большевизмом охраняет не только Россию, но и Европу».
10 апреля 1919 г. Новгородцев отправил еще одно письмо Маклакову, в котором подводились итоги неудачной военной операции французских экспедиционных сил в Одесском районе и Крыму. Достаточно важным признавалось укрепление отношений не только с Россией, но и со славянскими странами. Нельзя представлять себе «будущего равновесия Европы без тесного единения Франции и России со всеми славянскими странами». Между тем во французских политических сферах распространялась точка зрения, что «возможно сильную Россию заменить сильной Польшей». Поэтому следует усилить Польское государство не только за счет земель, отторгаемых от Германии, но и за счет России (земли Виленской, Витебской и Могилевской губерний. – В.Ц.) для создания «Великой Польши». То же самое можно было бы сказать и применительно к Украине, создание которой, по мнению автора письма, привело бы только к конфликту с Великороссией. Союзники должны избрать иной путь «спасения Украины от большевизма»: «Надо спрашивать не о том, кого надо поддерживать в Украине, а кого надо поддерживать в России… Союзники хотели восстанавливать Россию по частям, начав с окраин и национальностей. Между тем как надо было всю возможную силу сразу бросить сюда, к генералу Деникину, к адмиралу Колчаку, в эти яркие центры всероссийского объединения… Когда близкие к соединению силы генерала Деникина и адмирала Колчака готовятся нанести большевизму последний удар, когда сами большевики говорят о том, что приходит, может быть, их последний час, мы заклинаем Вас блюсти залоги дружбы Франции и России» (15).
