Учитывая тот факт, что осенью 1918 г., по планам ряда политиков и военных, Великий Князь Николай Николаевич должен был стать Верховным Главнокомандующим всеми антибольшевистскими силами на Юге России (а при определенных условиях и Верховным Правителем), становится понятным, почему графа Келлера не торопились привлекать к конкретной боевой работе. Оба этих имени – Великого Князя и, в меньшей степени, графа – могли привлечь в ряды белых армий многих колеблющихся военных и политиков.
Но если граф Келлер, несомненно, отличался энергией и военными талантами, то генерала Н.И. Иванова в качестве командующего армией расценивали, пожалуй, как «бледную тень собственного имени». По воспоминаниям Деникина, «к этому времени дряхлый старик (несколько утрированное определение, если учесть, что Иванову в 1918 г. было 67 лет. – В.Ц.), Николай Иудович, пережив уже свою былую известность, связанную с вторжением в 1914 г. армий Юго-Западного фронта в Галицию, проживал тихо и незаметно в Новочеркасске. Получив предложение Краснова, он приехал ко мне в Екатеринодар, не желая принимать пост без моего ведома. Я не противился, но не советовал ему на склоне дней давать свое имя столь сомнительному предприятию. Однако, вернувшись в Новочеркасск, Иванов согласился».
Еще более скептически оценивал возможности Иванова генерал Залесский: «Хоть и дутая была у Иванова репутация, зато большая, и на этом можно было разыграть словесную рапсодию какой угодно формы и величины, что атаман и сделал. С другой стороны, Николай Иудович был человек безликий, с которым можно было делать все, что угодно. Вот и избрали покорного статиста на безмолвную и никому не нужную роль командующего Южной армией» (51). В ноябре 1918 г., под воздействием неудач на фронте, Иванов обратился к атаману Краснову с просьбой об отставке, но, так и не получив ее, скончался 27 января 1918 г.
Тем не менее при наличии достаточной организации и боевой подготовки Южная армия вполне могла сыграть роль реального Центра антибольшевистского сопротивления. При этом надо полагать, что «альтернативой» Добровольческой армии она могла быть лишь в расчетах донского атамана, признававшего необходимость создания «неказачьих» воинских частей, но не в реальной военно-политической обстановке конца 1918 г., когда любые части на фронте были крайне необходимы.
Первоначальный военно-стратегический план развертывания новых армий обсуждался во время встреч в Новочеркасске графа Келлера, атамана Краснова и генерала Иванова в августе 1918 г. Согласно воспоминаниям Штейфона, Келлер рассказывал ему о «плане объединения борьбы против большевиков, ведущейся Добрармией, Доном и Скоропадским». По мнению Келлера, «… три плацдарма, каждый в отдельности слабый, объединившись, дадут могучую силу. Гетман, правда, не имеет своей армии и вряд ли будет ее иметь. Не позволят немцы! Но он обладает богатыми средствами». О переговорах в казачьей столице подтверждал дневник генерал-лейтенанта А. А. Павлова. Он пишет, что, возвращаясь из Добровольческой армии, Келлер участвовал в совещаниях в Новочеркасске, итогом которых стало «подписание соглашения о будущих формированиях и действиях» между Келлером, Павловым и Ивановым. Предполагалось, что Келлер и Павлов будут осуществлять формирование корпусов на Дону и в Астраханской губернии, Иванов сделает своей «базой» Воронежскую губернию (что и осуществилось в ходе создания Южной армии), а на Украине будет действовать генерал от инфантерии Н. Н. Юденич, которого предполагалось пригласить из Финляндии. Общее организационное руководство осуществлял бы донской атаман Краснов. Основой политической программы становились «определенная, отчетливая постановка вопроса о восстановлении Монархии… в лице законного Государя Императора Николая Александровича или его законного Наследника без Учредительного Собрания», а также «борьба со всеми противниками восстановления Монархии» (52).
Предполагавшееся комбинированное наступление всех белых армий Юга России осенью 1918 г. не состоялось, однако его перспективы были неплохими не только с точки зрения расширения «освобождаемой территории», но и, главное, в связи с возможностью соединения Южного и Восточного фронтов, на что, в частности, нацеливались части Астраханской и Русской Народной армий. 13 сентября 1918 г. приказом № 932 атаман Краснов официально разрешил создание в пределах Войска Южной, Астраханской и Русской Народной армий, переформированных позднее в Воронежский, Астраханский и Саратовский корпуса Особой Южной армии, предназначенной для «защиты границ Всевеликого войска Донского от натиска красногвардейских банд и освобождения Российского государства». Центром армии стало село Кантемировка Бобровского уезда Воронежской губернии. 23 октября 1918 г. был утвержден «рескрипт» – приказ № 1276 о принятии генералом Ивановым «новой армии – армии Российской» (53).
Как ни парадоксально, но, невзирая на все заявления, сделанные во время формальных или неформальных встреч и совещаний, монархические лозунги так и не стали официально провозглашенной программой формируемых армий. Так, на информационных плакатах, развешанных в Киеве и других украинских городах (вполне в духе Добрармии), сообщалось, что Южная армия «ставит своей целью вооруженную борьбу с большевиками… совершенно аполитична и не является орудием в руках какой-либо политической партии или организации, и командование ее не предрешает будущей формы правления в России». Это же отмечал и генерал Залесский: «… обвинения Южной армии в каких-то монархических тенденциях не отвечают действительности. Конечно, офицерский состав не был пропитан социалистическими или даже демократическими тенденциями, но с монархизмом тоже никто не носился» (54). По воспоминаниям генерал-майора М. П. Башкова, версия о «немецких деньгах», на которые существовала Южная армия, вполне соответствовала действительности, но формально выглядела как получение денег посредством их перевода от одного из берлинских банков лично Гетману, который, в свою очередь, отправлял эти деньги Южной армии.
Несмотря на это, именно «германская ориентация» стала причиной слабости контактов между руководством Добрармии, Украины и Дона. Так, в сопроводительном письме к разведсводке, отправляемой в штаб Деникину, от 26 июня 1918 г., генерал Алексеев излагал содержание своих переговоров с атаманом Красновым (18 июня). По мнению генерала, Краснов стремился «при помощи немцев и из их рук получить право называть себя самостоятельным государством, управляемым атаманом», и при этом «округлить границы будущего «государства» за счет Великороссии, присоединением пунктов, на которые «Всевеликое» отнюдь претендовать не может (как считалось – за счет Таганрогского округа, Воронежской губернии и Царицына. – В.Ц.)». Главным свидетельством против Краснова считалось обнаруженное и переданное Родзянко Алексееву письмо атамана Императору Вильгельму II. Скандал с письмом привел к тому, что Родзянко было предложено незамедлительно покинуть пределы Войска Донского, а Алексеев в письме Деникину назвал действия Краснова «прямой изменой». Ростовский комитет кадетской партии заявил о невозможности поддержки атамана. Однако продолжать сотрудничество с Доном, даже в таких условиях, было необходимо. Алексеев в свойственной ему дипломатической манере отмечал, что «в некоторых случаях нужно изменить тон наших отношений, так как в создавшейся атмосфере взаимного раздражения работать трудно. И только тогда, когда мы окончим наши счеты, можно будет высказать все, накипавшее на душе…». «Пока же еще не утрачена надежда, хотя кое-что получить из войсковых запасов… на законном основании». В то же время генерал остро переживал наметившийся отток офицеров на Дон (переход из Добрармии в Донскую группы офицеров ЛГв Измайловского полка под командованием капитана Парфенова). Вдохновленные «мечтами о монархии», по мнению Алексеева, на деле они способствовали «самостоятельному Донскому Государству», созданию под его эгидой новых армий.
