Принципиальных возражений в отношении поддержки антибольшевистских формирований не высказывалось. В передовице газеты «Свобода» отмечалось, что перемирие с РСФСР и УССР «не означает, что война с большевиками закончится». «Опыт войны с большевиками раскрыл глаза всей Польше… в особенности польский пролетариат понял, что такое большевики…, понял, что большевики не хотят мира, а хотят передышки, чтобы снова напасть на Варшаву, посадить там советское правительство и, соединившись с Германией, угрожать Европе». С другой стороны – продолжение Польшей войны за пределами «этнографических границ» сразу же вызывало справедливые обвинения в «империализме». Поэтому и нужно было заключение официального договора с «носителями» российской власти. «Польша со своей стороны сделала все, что могла. Теперь… дело за Россией. За Врангелем – этой признанной Францией русской антибольшевистской военной силой. Для того чтобы в случае надобности Польша могла успешно продолжать войну с большевиками, не стесняясь границами, для того чтобы европейское общественное мнение и европейский пролетариат не могли обвинять Польшу в империализме, в «нападении на Россию», должно быть налицо соглашение с антибольшевистской Россией. Почва для такого соглашения существует. Это – принцип самоопределения народов. Если обе стороны признают этот принцип до конца – соглашение состоится легко и просто»
[389].
Но, несмотря на определенные «внешнеполитические перспективы», боевые операции 3-й армии оказались безуспешными. Вскоре после перехода в наступление (войска Омельяновича-Павленко продвигались в общем направлении на Житомир, с возможной перспективой движения к Киеву, а армия Пермикина на Черкассы) русские и украинские войска были остановлены, а затем отброшены назад, в Польшу, где, по условиям перемирия, были незамедлительно разоружены польским командованием. Многократное численное превосходство РККА, усиливавшееся переброской войск из Крыма, где были завершены операции против Врангеля, отсутствие фактического объединения всех антибольшевистских сил в Польше и на Украине привели к поражению так и не начавшейся фактически боевой операции
[390]. По точному замечанию советского военного историка Н. Е. Какурина, «вспышка боевых действий на этих фронтах вызвана была необходимостью покончить с эмигрантскими вооруженными формированиями, которые, вытолкнутые силою вещей в нейтральную зону, оказались одни противопоставленными всем силам Красной армии»
[391].
Более заметных успехов удалось достичь отрядам под командованием генерала Булак-Балаховича. Весной 1920 г. партизанские подразделения сосредоточивались в районе Брест-Литовска и действовали в белорусском Полесье. В условиях советско-польской войны подобные партизанские действия, по расчетам польского Генерального штаба, должны были способствовать подрыву советского тыла, решать разведывательно-диверсионные задачи. Как и отряд Глазенапа, отряд Балаховича должен был снабжаться польским командованием вооружением и снаряжением. Более интенсивное снабжение отряда Балаховича вызывало нарекания в якобы предвзятом отношении польских военных и политиков к бойцам отряда Глазенапа, где, как считалось, преобладали едва ли не «монархические» настроения, и заявления в скрытых симпатиях к «балаховцам», считавшихся «демократами» и «республиканцами». На самом деле объем получаемого снабжения ставился в зависимость от степени участия в боевых действиях, и партизанские подразделения Балаховича как более сплоченные, ранее организовавшиеся и уже воевавшие (хотя и отличавшиеся своеобразной «партизанской» дисциплиной) получали приоритетное снабжение по сравнению с отрядом Глазенапа, который начал «формироваться» только летом 1920 г. Существенно пополнив свои ряды за счет военнопленных красноармейцев (из них было сформировано две дивизии), отряд Булак-Балаховича, как и отряд Глазенапа, должен был начать выдвижение «за фронт» после подписания советско-польского перемирия. Развернувшись в отдельную Русскую Народную Добровольческую армию, части Булак-Балаховича начали наступление по операционному направлению на Белоруссию (по линии Туров – Мозырь – Гомель). В отличие от Пермикина, официально заявившего о своем подчинении Врангелю как Главнокомандующему Русской Армией, Булак-Балахович так и не сделал подобного заявления. Правомерным могло бы считаться лишь опосредованное подчинение (через Русский Политический Комитет, признавший Врангеля). Подчеркнутый демократизм лозунгов Народной Добровольческой армии выражала ее краткая программа (из четырех пунктов): «1) Земля – народу, на началах мелкой частной собственности; 2) право самоопределения народов и вытекающее из него признание факта независимости всех без исключения отделившихся от России государств; 3) Русское Учредительное Собрание и организация гражданской власти в местах, очищаемых от большевиков, на началах местного самоуправления; 4) мир, т. е. демобилизация красной армии и добровольческий принцип вооруженной борьбы только до своего дома». За исключением последнего, все остальные пункты вполне совпадали с политическим курсом, провозглашаемым Правителем Юга России, что, впрочем, подтверждает достаточную гибкость курса «крымского диктатора». Показательно и то, что Савинков сам прибыл в расположение Народной армии и вместе с ней участвовал в боевых действиях. Как вспоминал глава Русского Комитета, «программа армии – это программа, по самой сущности своей, крестьянская, чуждая какой бы то ни было реставрации помещичьего строя, безоговорочно утверждающая завоевания Февральской революции 1917 г. Отсюда – новое в построении вооруженной борьбы. Не междоусобная война, а революция. Не фронт, а партизанство. Не кадровые войска, а восставшие крестьяне, организующиеся вокруг Народной Добровольческой армии… Отсюда – отсутствие компромисса с общественными кругами, далекими от крестьянства и его психологии». Как считал Савинков, первоначальный план состоял в том, что «армия Балаховича не будет ни останавливаться, ни искать сражений с красной армией, пренебрегая основным правилом тактики – уничтожением живой силы противника (эта сила считалась «своей»), выбирая направление, где затруднены будут действия больших масс войска, где, наоборот, маленькие отряды будут удобны и уместны – лесную полосу: Полесье, Брянские леса, Калужские и Московские лесные районы… Предполагалось прорвать большевистский фронт в районе Мозыря и, не закрепляя тылов, двигаться на восток по любому из направлений – Смоленск, Брянск, Чернигов, Киев, смотря по обстановке. В этом случае все четыре дивизии явились бы той вооруженной силой, вокруг которой могли бы объединиться восставшие крестьяне. От размеров крестьянских восстаний зависел бы результат похода. План этот мог показаться безумным. Но ведь фронтовая война Колчака, Деникина, Юденича и Врангеля не увенчалась успехом, а крестьяне-партизаны, работая без тылов, победоносно действуют до сих пор в Белоруссии, на Украине и в Сибири»
[392].
