Что касается общих тенденций внешнеполитического курса в белом Крыму, то их направление сводилось прежде всего к определению взаимоотношений с «соседями», объективно требуемой «национальной политики». В мае 1920 г. многие российские диппредставители склонялись к идее создания в Крыму «суверенного русского государственного образования». Об этом, в частности, писал в телеграмме Сазонову (еще не «сдавшему дела») 17 мая 1920 г. поверенный в делах российского посольства в Лондоне Саблин (полный текст см. в приложении № 16). По его мнению, создание такого «образования» представлялось возможным на пути объединения Крыма с территорией «казачьей конфедерации (Дон, Терек, Кубань)». Следовало при этом обеспечить гарантии территориальной неприкосновенности данного союза со стороны союзников и «объявить эту территорию – на основании договорного соглашения союзников с большевиками – независимой и изъятой из-под претензий большевиков» (чему могли помочь англичане. – В.Ц.). Создание «русской Крымско-казачьей территории установит барьер между большевиками и младотурками и обеспечит спокойствие Кавказа и Северной Персии». С позиций же политико-правового статуса данное «государственное образование» следовало бы именовать «Крымско-казачьей федерацией» при «строго демократической» форме правления. Вместо вооруженного сопротивления советской власти Саблин предлагал установить и развивать экономические контакты белого Юга с сопредельными «государственными образованиями», что «тем самым способствовало бы разложению назревающего в настоящую минуту кольца окружения России – не Советской, а просто России – союзом враждебных «бордер статс» (то есть преодолеть негативные последствия создаваемого «санитарного кордона». – В.Ц.). Саблин не исключал даже возможности «формального соглашения… с Советской Россией для достижения этим путем необходимых ему практических выгод, подобно тому как это делали доселе Эстония, Латвия и другие, не впавшие из-за этого сами в большевизм». Создание из Крыма суверенного «государственного образования» позволило бы сделать «Крым и казачество… тем жизненным очагом национальной демократической России, откуда можно будет впоследствии и постепенно протягивать руку помощи великороссам»
[409].
К идее создания суверенного Крыма обращались даже летом 1920 г., накануне созываемого в Лондоне консультативного совещания представителей Прибалтийских республик и РСФСР. Из Константинополя Нератов запрашивал Струве о возможности «предложения решить вопрос о размежевании между Югом и Советской Россией плебисцитом населения, с гарантиями, которые признает Лига Наций… Признание за нами прав меньших, чем у каждого окраинного новообразования, ничем не оправдывается». Нельзя не признать идею такого завершения гражданской войны в России переводом конфликта в плоскость норм международного права совершенно невероятной. Ответ был вполне предсказуем: «Большевики отказываются признать самостоятельность Крыма»
[410].
Как уже отмечалось, весной 1920 г. произошли серьезные перемены в отношении к Белому движению со стороны Великобритании, отказавшейся оказывать какую-либо поддержку Врангелю, кроме посредничества в заключении перемирия с Советской Россией. Хотя командующий британскими военно-морскими силами на Черном море адмирал Де-Робек сообщал, что ему предписано «не принимать участия ни в каких наступательных действиях, которые были бы предприняты против красных», но он мог бы «оказать помощь» Русской армии «в случае наступления красных на Крым». Гораздо большие надежды возлагались на Францию, заинтересованную в поддержке Польши в ее противостоянии с РСФСР и, таким образом, небезразличную к поддержке любых сил, способных стать объективными «союзниками» польской армии. Еще 17 апреля 1920 г. Маклаков телеграфировал в Крым о следующих, весьма благоприятных для Врангеля, условиях содействия ему со стороны Франции: «Французское правительство относится отрицательно к соглашению с большевиками. Никакого давления для сдачи Крыма не окажет. Не будет участвовать ни в какой подобной медиации, если бы другие ее предпринимали. Сочувствует мысли удержаться в Крыму и Таврической губернии. Считая большевизм главным врагом России, Французское правительство сочувствует продвижению поляков. Не допускает мысли о скрытой аннексии ими Приднепровья. Если создано было бы Украинское правительство, оно может быть признано только «де-факто»
[411].
Активизация военных действий на советско-польском фронте и переход Русской армии в наступление из Крыма рассеяли представления о возможности создания суверенного «государственного образования» и снова поставили в дипломатическую «повестку дня» вопрос о широком антисоветском фронте, с Польшей и белым Крымом в качестве центральных звеньев. Правда, координация действий началась не сразу. В начале июня глава временной дипломатической миссии в Варшаве Г. Н. Кутепов доносил Гирсу о готовности Польши «начать переговоры о перемирии с Советской Россией из-за очевидных неудач на фронте»
[412].
В этой ситуации сближение с Францией, оказывавшей непосредственную военно-политическую поддержку Польше, становилось неизбежным и для врангелевского правительства вполне оправданным. Переданное по дипломатическим каналам сообщение, полученное советником российского посольства в Париже Н. А. Базили в форме письма А. Мильерана от 10 августа 1920 г., гласило: «Принимая во внимание военные успехи и усиление правительства генерала Врангеля, а также его заверение относительно демократического характера его внутренней политики и верности прежним обязательствам России, французское правительство решило признать правительство генерала Врангеля фактическим правительством Юга России». Базили незамедлительно передал сообщение в Константинополь Нератову, откуда оно уже было передано Струве и Врангелю. В сопроводительной телеграмме отмечалось, что «начальник штаба Фоша генерал Дестикер получил инструкции войти в контакт с генералом Миллером для совместного выяснения условий поддержки, которую французское правительство готово оказать Правительству Юга России военным материалом». Но еще 7 июля Мильеран, выступая в Палате Депутатов, заявил, что «в Крыму образовалось настоящее Правительство, которое получило поддержку населения, проводя аграрную реформу, разделив земли между крестьянами, и которое в настоящее время подготовляет народное представительство». Но наиболее важным условием сотрудничества Мильеран ставил принцип международно-правовой преемственности: «признание обязательств, взятых на себя русскими Правительствами в отношении иностранных государств». Получив утвердительный ответ Врангеля, Мильеран поспешил сообщить Базили о принятом решении. Одновременно с этим из Лондона, где проходили переговоры с советской торгово-промышленной делегацией во главе с Л. Б. Красиным, был отозван французский коммерческий атташе Галгуэ. Базили не скрывал, что акт признания можно считать лишь началом перемен европейской политики в отношении Белого движения в 1920 г., и откровенно писал, что «как французское правительство искренно ни желает оказывать нам содействие, линия поведения его все же находится в зависимости от общей конъюнктуры взаимоотношений западных держав между собой и с большевиками. Поэтому необходимо использовать настоящий момент, чтобы постараться получить все, что возможно»
[413].
