Для полноты характеристики положения кадетской партии весной 1918 г. следует отметить и прошедший почти одновременно с московской конференцией т. н. «делегатский съезд» на Украине 8—11 мая 1918 г. Здесь ведущая роль принадлежала председателю киевского областного комитета партии Д. Н. Григоровичу-Барскому, указавшему на открытии съезда на его полномочия решать «исключительно тактические и организационные вопросы». Одним из первых обсуждался вопрос об отношении к правительству гетмана Скоропадского. При этом Ефимовским был поставлен вопрос о возвращении программы партии к пункту об «установлении конституционной монархии», однако данный вопрос был признан выходящим за компетенцию съезда. Министр торговли и промышленности гетманского правительства, член обкома партии С. М. Гут-ник объяснил, что участие кадетов во власти есть необходимое выражение возможности «русской интеллигенции вести государственную работу». Как бы ни относиться к власти гетмана, выбор оставался небольшой: «Перед нами нет третьего пути. Есть или – или. Или работать для создания государственности при существующих условиях, или присутствовать молчаливыми зрителями при картине полного разрушения страны». Отметив актуальность создания нормального «административного аппарата», Гутник призвал соратников по партии поддерживать их участие в правительстве. Аналогичные заявления были сделаны еще одним членом партии – министром иностранных дел и народного просвещения Н. П. Василенко: «В Великой России идея государственности… совершенно заглохла, а на Украине эта идея особенно расцвела. В чем сила украинского движения? В его национальном характере, в том национальном движении, которое в России погибло из-за расплывчатых интернациональных идей». Тем самым гетманские министры отнюдь не считали свою непосредственную поддержку власти гетмана Скоропадского неким предательством общероссийских интересов. «Для блага Украины, для укрепления ее силы и мощи, для увеличения силы ее сопротивляемости изнутри, для развития способности Украины защищаться в дальнейшем – этому я думаю посвятить свои силы», – патетически восклицал Василенко. В отличие от ситуации июля 1917 г., когда одни только декларации об украинской автономии привели к отставке министров-кадетов из состава Временного правительства¸ весной 1918 г. члены местных украинских комитетов призывались к активной поддержке Украинской Державы, даже несмотря на тесное сотрудничество Гетмана с Германией.
Итогом «украинского съезда» Киевского областного комитета стало принятие общей «Резолюции о власти» (11 мая 1918 г.), по которой съезд признает «необходимым участие партии в государственной работе и считает необходимым персональное вхождение своих членов во вновь сформированное министерство». Принципиально важное дополнение: «Оставаясь верными идеалам единства России, единства партии и разделяя по-прежнему глубокое убеждение в необходимости союза с западными демократиями», – как и следовало ожидать, даже не ставилось на обсуждение. Зато единогласно были приняты резолюции: «Считать необходимым предоставление русскому языку, наравне с украинским, прав языка государственного», а также: «В администрации и законодательстве должна быть проведена идея независимости Церкви от государства». Съезд отклонил проект роспуска структур местного самоуправления, признав лишь, что членам партии следует противостоять «ошибочной политике социалистических групп», которая дискредитирует «идею демократических органов самоуправления». Съездом был избран Главный Комитет областной организации, объединивший в своем составе представителей городов и губерний Украины (из 40 мест 24 получили киевляне)
[542].
В итоговой речи Григорович-Барский сравнил киевский съезд с прежними «всероссийскими съездами партии», не без гордости заметив, что теперь появилась возможность продолжить «самостоятельное политическое творчество». Следует отметить, что работа кадетов в составе гетманского правительства стала первым опытом «государственной деятельности» партии после октября 1917 г. И здесь проявились две характерные тенденции, ставшие впоследствии (в 1918–1919 гг.) характерными для кадетов. С одной стороны – стремление к непосредственному участию в деятельности тех или иных властных структур, с другой – отсутствие должного административного опыта, ссылки (в общем, вполне справедливые) на отсутствие связи с местным административным аппаратом и надежды на скорое исправление положения при наличии непосредственной поддержки власти.
Подобные «самостийные» решения местных парткомов не могли остаться без внимания «центра». 7 сентября 1918 г. обращение к «киевским кадетам» написал член ЦК партии Астров. Будучи в Москве, он надеялся, «несмотря на глубокое расхождение, сохранить единство партии» и передать позицию июльского Пленума, допустившего «право областей принимать ответственные решения по местным условиям, поскольку эти решения не претендуют на общерусскую, общегосударственную политику, пока эти областные группы остаются в пределах областных и местных условий». Вряд ли обоснованно считать подобное решение «москвичей» потенциальным «расколом», скорее – отражением совершенно очевидной тенденции децентрализации единых контрреволюционных организаций (при одновременных попытках сохранения идеологического единства и признания руководящей роли ЦК). Не случайно Астров особо отмечал важность сохранения единства партии, «этой единственной государственной ткани, которой предстоит еще громадная роль в процессе возрождения государства», указывал, что «Съезд партии со временем, когда Россия вновь станет единой, выслушает отчет о том, как партия прошла свой трагический путь, и тогда вынесет свое решение». В то же время московское руководство не могло принять «полную покорность победителю, непонятную поспешность в образовании Главного Комитета в Киеве, безоговорочное вступление в правительство, созданное милостью победителей».
Вопреки расчетам «киевлян», Астров подчеркивал важность «способов создания в России общерусской власти», причем пытался четко определить значение основополагающих принципов политического курса партии в условиях нарастающей гражданской войны: ЦК «не создает себе кумиров из идей монархии и республики (Астров особо отмечал, что «идею монархии нельзя компрометировать, она еще может пригодиться, ибо идея народоправства достаточно скомпрометирована»); ЦК «не считает возможным бездействовать и отойти в сторону, когда яд социализма еще отравляет народ» и ЦК (наиболее важный пункт, касающийся способов создания в 1918 г. верховного, единого правления) «считает необходимым участвовать в процессе создания национальной власти, для чего полагает необходимым объединение военных сил и образование условий для возникновения диктаторской власти, которая должна подготовить почву для образования постоянных государственных форм, постепенно ликвидируя новоявленные правительства». По воспоминаниям участников московского форума, «в воздухе «народной свободы» недвусмысленно запахло «диктатурой». Конечно, все понимали, что «создать» диктатора нельзя, но можно было говорить о подготовке благоприятной среды для диктатора, который ведь не падает зрелым с неба»
[543].
