Несмотря на протесты группы «титлиновцев», ректор Пермской семинарии архимандрит Матфей заявил: «Собор должен и будет продолжать традицию великих русских святителей Московских. Мы – дети их – должны поступать по следам отцов и не отказываться, не отклоняться от дела улучшения и строительства русской жизни». Получив обращение раввинов Петрограда по поводу «разгромов и осквернения синагог в Галиции и Буковине» дезертирами и мародерами, Собор поручил митрополиту Тихону обратиться к Главковерху Керенскому с ходатайством о принятии мер против подобных поступков, «позорящих звание русского воина», и наказал военным священникам «в проповедях и беседах разъяснять войскам преступность кощунства и глумления над чужими вероисповеданиями»
[618].
Понимая важность установления новых отношений Церкви и государственной власти, Собор определил порядок обращения к Временному правительству по поводу предполагавшихся изменений в области образования. Озабоченность Собора вызывало, в частности, постановление Временного правительства от 20 июня 1917 г., согласно которому все школы разных ведомств (в том числе и церковно-приходские, второклассные, церковно-учительские) объединялись под общим контролем Министерства народного просвещения. Предполагалось также решение о «признании необязательным обучение в школах Закону Божию». 14 июля 1917 г. Временное правительство законом о свободе совести (п.6.) гарантировало свободу «религиозного самоопределения» в возрасте 14 лет (с этого времени можно было избрать вероисповедание или не исповедовать никакой религии вообще).
На Соборе высказывалась критика по отношению к данным законодательным актам, и 28 сентября было принято решение отправить в Петроград «нарочитое посольство» в составе архиепископа Тамбовского Кирилла (Смирнова), протоиерея А. М. Станиславского, профессора Н. Д. Кузнецова и крестьянина Пермской губернии П. И. Уткина для встречи с Керенским и ходатайства об изменении принятых законоположений. Встреча с министром-председателем состоялась 11 октября 1917 г. Накануне члены «посольства» решили поставить в известность правительство «о тех решениях, которые приняты на Соборе по вопросам о церковно-приходской школе и положении Закона Божия в учебных заведениях». Керенский отказался отменить постановление об объединении управления учебными заведениями министерством и о передаче духовно-учебных заведений в ведение казны и муниципалитетов, однако согласился поддержать мнение Собора о сохранении в качестве обязательного предмета Закона Божия и скорректировать (в сторону увеличения) 14-летний возраст «религиозного самоопределения».
По возвращении в Москву проф. Кузнецов сообщил об очевидном постепенном «вступлении Временного Правительства на путь отделения Церкви от Государства». «Мы почувствовали, – говорил он, – что порвана нить между нами, и мы вступаем в новый период, который несет новые возможности и испытания. Русское Государство разрывает связь с Христовой Церковью». Показательно, что в это же время для участия в работе Предпарламента от «Союза духовенства и мирян» покинул Собор (обвинив его участников в «реакционности» и «клерикализме») проф. Титлинов. Тем не менее, по воспоминаниям Руднева, «никто не подозревал тогда, что уже у порога, «при дверех», стоит большевистская октябрьская революция, при которой Церковь ждут не только отделение от Государства, а гонения, поношения и долгая, беспощадная, чисто сатанинская вражда». Сам же Керенский во время встречи с «посольством» заявлял, что «Временное правительство… показало свое лояльное отношение к Церкви, которая пользуется самой широкой свободой. Факт созыва Церковного Собора, который никак не мог быть собран при прежнем государственном строе, с достаточным красноречием подтверждает эту мысль. Но, предоставляя Церкви полную свободу в ее внутренней жизни, правительство не может не порвать тех пут, которые мешают новому строю стать внеконфессиональным»
[619].
В этих условиях по-иному стала рассматриваться перспектива восстановления Патриаршества в России. Активными сторонниками возрождения «традиционных форм» управления Церковью выступили председатель Отдела Высшего Церковного Управления епископ Астраханский Митрофан, архиепископ Харьковский Антоний и архимандрит Илларион (Троицкий), а из «мирян» – князь Г. Трубецкой, профессор В. П. Верховской, мировой судья г. Москвы и гласный городской думы В. И. Астров (брат Н. И. Астрова), генерал от инфантерии Л. К. Артамонов. Противостоя группе «титлиновцев» (церковных «либералов»), «консерваторы» члены Собора рассматривали возрождение Патриаршества в качестве важнейшего условия укрепления не только Православной Церкви, но и российской государственности. «Патриаршество необходимо нам, как религиозно-нравственный центр, как средоточие наших религиозных указаний и как могучая опора в борьбе с расшатанностью всех основ религиозной мысли и жизни», – отмечал в докладе на Соборе 6 сентября 1917 г. архиепископ Харьковский Антоний. Важную идею преемственности власти отмечал князь Г. Н. Трубецкой: «Преемником идеологии, составлявшей атрибут Царской власти в России, не может быть никто лучше и полнее, чем Патриарх… Вместо скипетра и короны, крест и хоругвь да охранят наше святое святых! И пусть хоругвеносцем наших религиозных заветов будет Русский Патриарх, как символ того, что с падением царской власти не пала Святая Русь и что не отказалась она от того, что ей всего дороже в ее прошлом».
Трубецкой вспоминал споры, происходившие на Соборе среди его участников: «Рядом со специалистами канонического права и богословия сидели и простые крестьяне, и сплошь да рядом, в самых серьезных вопросах одерживало верх мнение не людей науки, а простых смиренных крестьян. Так было, например, с вопросом о восстановлении Патриаршества, который возбуждал оживленные прения. Партия профессоров Академии опасалась усиления клерикализма. Помню, как на кафедру взошел простой крестьянин, который объяснил по-своему, почему крестьяне хотят, чтобы был Патриарх. Он сказал: «У нас нет больше Царя; нет Отца, которого мы бы любили. Синод любить невозможно, а потому мы, крестьяне, хотим Патриарха». Эти простые слова верно изобразили господствовавшее на Соборе настроение. С падением царской власти Россия лишалась реального символа народного единства. Революционный водоворот создал центробежные силы. В отдельных окраинах проявился сепаратизм. В такую минуту распада государственной власти и внешнего единства, естественно, проявилось стремление утвердить духовное единство России. Никто лучше Патриарха не мог олицетворить это последнее. В этом сказалась верная историческая традиция, ибо Церковь была той силой, которая в самом начале нашей истории помогла объединению России».
Значение восстановления Патриаршества также хорошо объяснил профессор В. П. Верховской: «Свершилось событие, имеющее в русской церковной и государственной жизни величайшую важность. Целые два столетия у Русской Церкви не было одного общего Архипастыря, не было единой живой души, которая болела бы общими скорбями и радовалась общею радостью. Не было единой священной власти, которая объединила бы в живом лице всех архиереев, все духовенство и всех верующих православных мирян. Недоставало живого молитвенника пред Богом за всю Русскую Церковь, недоставало духовника, который взял бы на свою совесть все ее многочисленные согрешения. Да и верующим не за кого было помолиться, не на кого было и понадеяться. Все расплывалось в туманное пятно целого ряда церковно-государственных учреждений… Теперь у нас есть Патриарх, и русскому сердцу стало теплей и спокойней. Мы глубоко верим, что благодать свыше, высокие дарования и горение духа нашего Отца и Архипастыря возбудят в нас наши дремлющие духовные силы и станут мощными руководителями Православной Великой России в трудном деле возрождения ее религиозно-нравственной жизни»
[620].
