Отдельным Определением Собора устанавливались правила «о единоверии». Отмечалось, что «Единоверцы суть чада Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, кои с благословения Поместной Церкви, при единстве веры и управления, совершают церковные чинопоследования по богослужебным книгам, изданным при первых пяти русских патриархах, – при строгом сохранении древнерусского бытового уклада…, в единоверческих церквах и обителях должно строго сохранять древнее пение и древний чин службы; начальствующие обители и причты церквей не должны допускать изменения древнего чина». Единоверческие приходы не отделялись уже от состава православных епархий и управлялись «по определению Собора или по поручению правящего архиерея особыми единоверческими епископами». Епархиальные архиереи должны были «иметь такое же архипастырское попечение о религиозной жизни единоверческих приходов, как и о приходах православных». На одинаковых правах, как и в Российской Православной Церкви, действовали приходские собрания и приходские советы, происходило назначение на все священнослужительские и церковно-служительские места. «В целях благоустроения и укрепления единоверия» единоверцы могли собираться на епархиальные, окружные и всероссийские съезды под председательством архиерея, указанного Святейшим Патриархом и Священным Синодом. Положения, уравнивавшие единоверцев и членов Российской Православной Церкви, отмечали не только право перехода единоверческих приходов (при решении 4/5 полноправных прихожан) в православные, но и обратно православных в единоверческие. В случае разного личного исповедания брачующихся венчание совершалось в единоверческой или православной церкви «по взаимному соглашению». Единоверцы могли беспрепятственно обучаться в православных школах и училищах с «беспрепятственным соблюдением уставов и обычаев своих приходов». С согласия епархиальных архиереев предполагалось учреждение единоверческих кафедр (Охтенской в Петроградской епархии, Павловской в Нижегородской епархии, Саткинской в Уфимской епархии и Тюменской в Тобольской епархии).
Определение Собора о епархиальном управлении устанавливало полномочия наиболее важной «части Православной Российской Церкви», «управляемой епархиальным архиереем». Именно епархии фактически выполняли наиболее активную роль в контактах Церкви и белой власти, в особенности в Сибири, на Дальнем Востоке и Юге России. Нельзя сказать, однако, что подобное епархиальное разделение было единственным оптимальным вариантом церковного управления. Во время последних заседаний третьей сессии Собора (5 и 6 сентября 1918 г.) обсуждался доклад митрополита Казанского Кирилла (Смирнова), предложившего разрешить вопрос о создании планировавшихся еще c XVII века митрополичьих округов. Одной из причин их введения считалась перспектива разделения прежде единой России фронтами начинавшейся гражданской войны (к сентябрю 1918 г. Поволжье, Урал, Сибирь, Дальний Восток, Север России, Кубань и Дон уже контролировались антибольшевистскими правительствами). Епархиальные и благочиннические округа считались небольшими по территории и согласование действий духовенства в этих границах было недостаточным. Благодаря настойчивости митрополита Кирилла его доклад был принят за основу для разработки соответствующих законоположений, возлагавшихся уже не на Поместный Собор, а на Высшее Церковное Управление. Данный проект остался неосуществленным. Тем не менее идея создания новых структур управления, объединяющих несколько смежных епархий, отдаленных, в силу гражданской войны, от высшей церковной власти, отразилась в создании Высших Церковных Управлений на территориях белого Юга и Сибири в 1918–1919 гг.
[626].
Митрополичьи округа остались в проекте, и главной единицей местной церковной власти оказалась епархия. Можно отметить, что проекты децентрализации церковного управления выдвигались еще в 1905–1906 гг. Согласно «Отзывам» епископата, направленным в Святейший Синод, «создание митрополичьих округов должно дать Церкви большую независимость и, с другой, позволить ввести в практику регулярную соборность, неосуществимую на всероссийском уровне («Отзыв» епископа Никанора Пермского)». Митрополит Флавиан Киевский выделял следующие положения в пользу децентрализации: «Епархии, связанные между собой только через центральное управление в Санкт-Петербурге, фактически отделены одна от другой и не способны разрешать местные пастырские вопросы; Соборность должна быть восстановлена прежде всего в церковных округах; существующая централизованная бюрократия присвоила себе власть, которая по каноническим основаниям принадлежит епископам округа, встречающимся соборно; реформа даст возможность создать более мелкие и многочисленные епархии (в каждом уезде) и потому позволит епископам быть настоящими пастырями их паствы, а не недоступными высшими администраторами».
Итоговое определение Поместного Собора о епархиальном управлении устанавливало полномочия наиболее важной «части Православной Российской Церкви», «управляемой епархиальным архиереем». Границы епархии устанавливались «высшей церковной властью», а в ее пределах действовал особый епархиальный суд. Органы епархиального управления должны были руководствоваться «Священным Писанием, догматами Православной Веры, канонами Святых Апостолов и Святых Отец», а также «действующими церковными законами и законами государственными, не противоречащими основам церковного строя». Епархия, в свою очередь, разделялась на благочиннические округа, также разделявшиеся на несколько приходов. «Для утверждения и распространения Православной веры» в епархии создавались «миссии, братства и общества» под непосредственным руководством епархиального архиерея, действовали «духовно-учебные заведения, церковные школы и иные епархиальные учебные заведения». В каждой епархии имелся свечной завод и «иные церковно-хозяйственные учреждения».
Епархиальный архиерей «по преемству власти от Святых Апостолов» являлся «предстоятелем местной Церкви, управляющий епархией при соборном содействии клира и мирян», и в его компетенции было больше административно-распорядительных, хозяйственных полномочий, чем у Святейшего Патриарха, деятельность которого в значительной степени сосредотачивалась на «духовном окормлении» и взаимодействии с верховной государственной властью. Считалось, что подобные пределы полномочий епархиальных архиереев – прямое следствие нежелания подавлять «местную самостоятельность» (во многом по аналогии с популярными в 1917–1918 гг. идеями развития местных, национальных автономий). Его исполнительно-распорядительные полномочия не могли подменяться епархиальными собраниями, которые лишь «содействовали» епископу, но не имели права заменять его власть.
Должность епархиального архиерея была выборной. На специальных собраниях, состоящих из «архиереев округа», «клира и мирян епархии», проводились выборы по списку кандидатов. Избрание было пожизненным (и осуществлялось по мажоритарной системе квалифицированным большинством (получивший не менее 2/3 голосов утверждался затем высшей церковной властью). И только «в исключительных и чрезвычайных случаях» допускалось «назначение и перемещение архиереев высшей церковной властью» или по решению церковного суда (в «заграничные миссии» архиереи назначались Священным Синодом). Кандидаты «из лиц, не имеющих епископского сана», «из монашествующих» должны были быть не моложе 35 лет. Архиереи получали «преимущественное право почина и направляющее руководство по всем сторонам епархиальной жизни», и особенно в области духовного образования, а его единоличная власть выражалась тем, что «без согласия епархиального архиерея ни одно решение органов епархиального управления не может быть проведено в жизнь».
