Исторически, еще со времен Петра I, сложилась система, при которой военное духовенство все более и более отдалялось от епархиальных архиереев», а «возглавление военного духовенства духовным лицом в сане пресвитера, не противореча каноническим правилам Русской Церкви в силу его подчиненности Высшей церковной власти, оправдывается многолетним опытом управления военным духовенством через пресвитера, пользой дела и соответствием такого управления с исключительными условиями военной жизни и быта». Но, несмотря на возражения отца Александра, ВВЦУ приняло решение об учреждении первого в истории Русской Православной Церкви Епископа армии и флота, назначив на создаваемую должность бывшего епископа Чебоксарского Бориса (Шипулина). Однако к широкой практической деятельности владыка Борис приступить не успел, поскольку уже в начале ноября 1919 г. все правительственные учреждения были эвакуированы из Омска в Иркутск, а еще через месяц прекратили свое существование в результате восстания «Политцентра» и свержения власти Российского правительства. Глава ВВЦУ архиепископ Сильвестр остался в Омске и принял мученическую кончину в феврале 1920 г. в местной ЧК
[648].
Православное духовенство белого Юга России в 1918 г. также определилось в своей поддержке Добровольческой армии и затем Вооруженных Сил Юга России. При штабе Добровольческой армии служил протоиерей Дмитрий Вардиев. В т. н. «военно-походный период» истории Добровольческой армии (во время 1-го и 2-го Кубанских походов весной – осенью 1918 г.) военные окормлялись также местными священнослужителями, регулярно совершавшими торжественные молебны, крестные ходы по случаю побед Добровольческой армии, отпевания погибших бойцов, панихиды по жертвам «русской Смуты».
Наиболее представительные молебны состоялись после вступления Добрармии в Екатеринодар и Ставрополь в августе 1918 г. В Ставрополе архиепископом Агафодором был отслужен благодарственный молебен и передано архипастырское благословение – икона Божией Матери Иверская – покровительница Кавказа. Уже тогда в выступлениях архипастырей подчеркивалась идея об особой духовной миссии Добровольческой армии и всего Белого движения как вооруженного противостояния «злу большевизма»: «Беззаветная Добровольческая Армия! Ты воистину Христолюбивое воинство, ибо из уст твоих вождей мы слышали, что ты «пришла не только с мечом в руке, но и с крестом в груди, и с горячей надеждой в сердце». Воинство, над которым веет знамя креста, которое стремится не только к внешнему величию страны, но и к нравственному возрождению Родины, – это то войско, о котором полтора года вздыхала в своих молитвах Святая Церковь»
[649].
Первые организационные перемены в среде военного духовенства Добрармии произошли после приезда в Екатеринодар из Киева Протопресвитера военного и морского духовенства в годы Первой мировой войны Георгия Шавельского, назначенного приказом от 27 ноября 1918 г. на аналогичную должность. При встрече с о. Георгием генерал Деникин определил «разделение полномочий» между Церковью и властью довольно прямолинейно: «Вам я отдаю все духовное дело, оставляя себе земное, и в ваше дело не намерен вмешиваться». Подобное разграничение не противоречило решениям Поместного Собора. С другой стороны, оно косвенно отражало специфику организации власти на белом Юге вообще. Как высшая гражданская власть первоначально исходила от военного командования («Добровольческая армия как государственный фактор»), так и высшая (хотя и временная) церковная власть фактически исходила от Протопресвитера.
По воспоминаниям Протопресвитера, в конце 1918 г. «прямого дела» у него «по должности» было очень мало: «Число священников в Армии не превышало 50. Ездить по фронту не представлялось никакой возможности, так как части были очень разбросаны и раздроблены. Но косвенного дела оказалась уйма. Я в Добровольческой Армии стал единственной инстанцией, которую знали, с которой считались и к которой обращались со всеми недоразумениями, сомнениями, неурядицами, касавшимися Церковного дела… Высшей Церковной власти в крае не было. Связь с Патриархом прервалась. Каждая епархия жила своей жизнью. Вопросы, превышающие компетенцию епархиальной власти, или решались на свой страх епископами, или оставлялись без разрешения. Некоторые церковные вопросы восходили до Деникина. Тогда спрашивали мое мнение. Я стал юрисконсультом по всем духовным делам. Получилось странное явление: огромная территория, почти весь Юго-Восток России, с несколькими епархиями оказалась без высшей церковной власти, которая одна могла бы и направлять, и исправлять церковную жизнь… Но одни из архиереев не замечали такой необходимости, а другие даже довольны были тем, что они теперь полновластные, никому не подчиненные владыки»
[650].
Правильность замечания Протопресвитера Георгия Шавельского подтверждал и такой «незаинтересованный» человек, как командующий Черноморским флотом вице-адмирал Д. Ненюков. Согласно его воспоминаниям, в Севастополе в 1919 г. оказалось «14 архиереев, бежавших из различных епархий от большевиков, и все они нашли приют у епископа Севастопольского Вениамина…; владыкам не очень нравится быть под Патриархом, и… прежний порядок, когда каждый епископ в своей епархии был сам вроде Патриарха, был им более по душе…, владыки теперь старались умалить значение Патриарха и в один голос говорили, что Патриарх должен быть первым между равными и отнюдь не главою Церкви, вроде Римского папы, что усиленно подчеркивалось». Безусловно, подобные высказывания (если они имели место) могли носить сугубо частный характер, поскольку официально решения Поместного Собора никак не опротестовывались
[651].
Тем не менее подобная тенденция представлялась весьма опасной, поскольку, в случае ее развития, возникала прямая угроза отделения от центральной всероссийской власти как в национальной политике (стремление к «сепаратизму»), так и в организационных вопросах Церкви (стремление к «автономии» и даже к «автокефалии»). Подобные опасные явления следовало пресекать. По инициативе Протопресвитера Деникиным было составлено письмо – обращение на имя архиепископа Донского и Новочеркасского Митрофана (Симашкевича) о «созыве совещания из епископов и членов епархиальных советов, по два от каждой епархии», а в Одессу, митрополиту Платону, была отправлена телеграмма-прошение прибыть на совещание в Новочеркасск. По предложению Протопресвитера, в состав Совещания должны были войти также члены Поместного Собора, оказавшиеся на территории Юга России. Таким образом, предполагаемый состав Совещания практически полностью повторял принципы, на которых было созвано Томское Совещание глав епархий Востока России и наличных членов Собора.
Организационным центром созыва будущего Совещания стала группа членов Всероссийского Поместного Собора, входивших в Совет Государственного Объединения России (СГОР). Протопресвитер входил в ее состав. Совет, намереваясь укрепить свой статус организации, призванной (как считало его руководство) восстановить власть в России, был всецело на стороне идеи созыва Совещания. 26 апреля 1919 г. в Екатеринодаре, у епископа Кубанского и Екатеринодарского Иоанна, состоялось собрание членов СГОРа, на котором присутствовали приехавшие из оставленной франко-русскими войсками Одессы митрополит Одесский и Херсонский Платон (Рождественский), архиепископ Таврический и Симферопольский Димитрий (Абашидзе), архиепископ Екатеринославский и Мариупольский Агапит (Вишневский), профессор Петроградской Духовной академии, доктор богословия А. П. Рождественский, князь Г. Н. Трубецкой, председатель Кубанского Епархиального Совета иерей Григорий Ломако, священник Валентин Свенцицкий, граф В. А. Мусин-Пушкин, граф Д. Ф. Гейден, полковник А. В. Бориславский и поручик М. Ю. Родионов.
