В частности, говорилось о важности укрепления авторитета местной власти, о «необходимости любви к личности», поскольку доблесть белых армий может «погубить тыловая власть»: «Неужели мы не исцелились еще доселе. Неужели мы не чувствуем, что народ нас еще сторонится, не доверяет и не любит за прежние наши грехи превозношения, отчуждения, неуважение к его личности».
Выход, по мнению епископа Вениамина, представлялся в том, чтобы, «во-первых, все, начиная с Главнокомандующего, посещали народ, бывали в деревнях, говорили с ним задушевно, просто, а не чурались его и не ограничивались одними лишь торжественными заездами; нужно, чтобы народ видел, что ему доверяют, и уважают его личность, любят его по-христиански. Во-вторых, необходимо, чтобы всякие грубости искоренялись беспощадно, как провокационно-губительные действия, подрывающие нравственные взаимоотношения между высшими и низшими. В-третьих, необходимо, чтобы перестал народ бояться и чураться нас; для этого нам нужно всячески опасаться давления своей личностью, особенно кто занимает высокое положение; великая заслуга начальника сочетать власть с простотой». Повторяя характерную для многих идеологов Белого дела идею о том, что «большевизм есть явление больше религиозно-нравственного характера, чем политическое и экономическое», епископ Вениамин отмечал, что «посему нужно всемерно нашей Армии и нашей Власти быть в этом отношении на высоте и искренними в словах и делах. Наша Армия должна отличаться от большевистской очень резко. Тогда и без агитации нас будут приветствовать и любить. Я утверждаю, что это значит гораздо более, чем даже земельная реформа. Нам нужна любовь народная; а ее не купишь ни демагогией, ни корыстью… Корень большевизма в духовной болезни, а следовательно, и выздоровление народа – в религии, еще далеко не всеми и неглубоко понято. Но надеюсь, более близкое общение с самим народом научит, кого следует, этой аксиоме. А если не научит и теперь, то, следовательно, не нам спасать Россию. Для этого Господь изберет других, более цельных и сильных людей, а если мы хотим это дело делать, то без веры, без Бога не сокрушить врага безбожного»
[705].
Безусловно, при более длительном времени взаимодействия Церкви и государственной власти подобные «трения» были бы устранены. Но хронологические рамки Белого движения в России оказались очень ограниченными.
В сравнении с воспоминаниями митрополита Вениамина «На рубеже двух эпох» (написанных уже в 1940-е гг., в том числе и после отъезда владыки в СССР) подобные оценки могут считаться более объективными, свидетельствующими не о «безблагодатном» характере Белого дела, а лишь о временных ошибках. Но и в своих воспоминаниях бывший Епископ армии и флота приводил искренние, достоверные свидетельства своего участия, как священнослужителя, в Белом движении: «Всякому понятно, что я встал на сторону белых, а не красных. Все белое было мне знакомым, своим прошлым, а главное – религиозным… Пришел к власти генерал Врангель и он сам просил меня возглавить духовенство армии и флота Русской Армии. Мое желание сбылось: я вошел активным членом в белую семью героев. Я тоже не думал о конце или победах, как и другие, а шел на голос совести и долга. И в этом душевном решении не раскаиваюсь и теперь.
Пусть это было даже практической ошибкой, но нравственно я поступил по совести. И мне тут не в чем каяться. Подобным образом, вероятно, и даже много лучше чувствовали и рассуждали вожди и прочие добровольцы. Потом в армию влились уже и политические противники коммунистов, и насильно мобилизованные крестьяне, и озлобленные корыстные защитники старых привилегий, и просто охотники, каких немало бывает во время революций. Но первоначальники белые были люди долга и чести. Ну, конечно, не святые. А разве на другой стороне были люди святые? А разве третьи, нейтральные, были лучше этих грешников, но жертвовавших собой?»
[706].
Рассматривая особенности церковной организации, нельзя забывать также, что вплоть до ноября 1920 г. никаких антиканонических решений ВВЦУ не принимало, и сам факт создания подобных управлений на Востоке и Юге России не был нарушением порядка Русской Православной Церкви. В отношении действовавших в Сибири и на Юге России «нарушителей» церковных канонов (если их допустимо считать таковыми) никаких официально осуждающих актов на протяжении 1917–1920 гг. Святейшим Патриархом не издавалось.
Напротив, известным постановлением Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 7/20 ноября 1920 г. за № 362 утверждалось, что в случае, если епархия «вследствие передвижения фронта, изменения государственной границы и т. п. окажется вне всякого общения с Высшим Церковным Управлением или само Высшее Церковное Управление во главе с Святейшим Патриархом прекратит свою деятельность, епархиальный Архиерей немедленно входит в сношения с Архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях». Выполнить данное указание должен был каждый архиерей («непременный долг старейшего в означенной группе по сану Архиерея»). Однако нужно учитывать, что данное распоряжение касалось лишь тех епархий, которые находились в каноническом ведении Святейшего Патриарха, а это было возможно только в период существования Белого движения на территории России. В Зарубежье организация церковных управлений эмигрантами из России уже могла считаться не вполне каноничной, что и повлияло впоследствии на осуждение Святейшим Патриархом политических решений Русского Всезаграничного Церковного Собора 1921 г.
[707].
Деятельность данного церковного собрания заслуживает отдельного рассмотрения. Его решения повлияли на направление деятельности будущей Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ), и наряду с решениями Рейхенгалльского съезда (Съезда хозяйственного восстановления России, проходившего в баварском городе Бад-Рейхенгалль 29 мая – 5 июня 1921 г.) оказали воздействие на эволюцию политического курса Белого движения не только в 1921–1922 гг., но и в последующие десятилетия Русского Зарубежья. После «крымской эвакуации» ВВЦУ «правопреемственно» продолжало свою работу, будучи переименованным в Высшее Русское Церковное Управление Заграницей. Его почетным, а по существу – единственным, председателем являлся митрополит Антоний (архиепископ Таврический Димитрий остался в Крыму). В правовом отношении Управление опиралось на «благословения Вселенской Патриархии и Святейшего Патриарха Сербского» и «признание Его Святейшества Святейшего Тихона, Патриарха Московского и Всея России (указ Священного Синода Всероссийской Православной Церкви 8 апреля 1921 г., № 424).
Тем не менее необходимость созыва церковного Собрания была очевидна. С данной инициативой выступил епископ Вениамин. Секретарь Высшего Церковного Управления Е. Махароблидзе так писал о причинах созыва Собрания: «Расстройство русских церковных дел заграницей, вызванное длящейся российской смутой и отсутствием связи с всероссийской Церковной центральной Властью, большой наплыв русских беженцев за границу, образовавших собой в местах рассеяния целые колонии и лагери, нуждающиеся в пастырском попечительстве… пропаганда врагов Русской Православной Церкви; заботы о наилучшем пастырском окормлении русских беженцев и воинских частей Русской Армии».
