Но и «олигархическая республика» Керенского была свергнута «вторым олигархическим переворотом», приведшим к власти большевиков. «Нелепость» Учредительного Собрания уже после октября 1917 г. становилась тем более очевидной, поскольку реальных альтернатив республиканскому строю не оставалось, но при этом защититься, сохранить свои полномочия российская Конституанта не могла: «Будь депутаты Учредительного Собрания 1917 года действительно избранниками народа, уполномоченными выразить его волю в деле устроения государства на новых началах, – неужели могла бы найтись на всем пространстве России какая бы то ни было сила, которой было бы позволено насмеяться над ними?»
Таким образом, реальной и единственно возможной для России формой правления Пуришкевич считал монархию, поскольку «в монархиях нет доступа любому лицу к верховной власти», Монарх – «не политическая партия, он стоит вне всяких партий и выше их», «он призван к власти не на срок и может не бояться за ее устойчивость». Наконец, и это самое главное, – русский народ «еще способен жить, и хочет жить, а без Царя немыслима Единая, Могучая и Неделимая Россия»
[763].
Программа ВНГП провозглашала восстановление России в границах до 1914 г. Форма правления, тем не менее, не предполагала простого возвращения к довоенной «думской монархии», а предусматривала установление «Монархии с широкой децентрализацией власти». Предполагалось разделение властей: «законодательная власть в России должна принадлежать народному представительству», исполнительная власть – совету министров, а выборы в парламент – проводиться на основе профессионального, территориального и персонального признаков. Избирательное право основывалось на «минимальных цензах» («земельном» – по «минимальному земельному наделу»; «оценочном» – «по минимальному окладу жалованья» у рабочих, «минимальной сумме платимых налогов» торговцами и промышленниками, образовательном – «образование не менее начального училища», возрастном – 25 лет возраста. Национальном – избирательных прав лишались «иностранные подданные».
«Народное представительство» (Пуришкевич избегал термина «парламент») представлялось двухпалатным: Государственная Дума (нижняя палата) и Государственный Совет (верхняя палата). Госсовет состоял из «представителей от органов местных самоуправлений» (2/3 состава) и из членов, «пожизненно назначаемых Царской властью из числа лиц, известных своей административной, научной, общественной и публицистической деятельностью». Программа была ориентирована, по сути, на конституционное правление. «Народное представительство» «участвовало» в законодательной власти, причем «ни одно постановление, указ, приказ и т. п. акт», лишенный одобрения палат, не имел «силы закона». «Народное представительство» наделялось традиционными парламентскими полномочиями – законодательной инициативой, утверждением бюджета, контролем за деятельностью администрации (право запросов). А «монарху принадлежало право издания Высочайших указов по вопросам общегосударственного характера только в исключительных случаях жизни страны». Судебная власть возвращалась к принципам уставов 1864 года, полномочия мировых судов расширялись (им передавалось все делопроизводство волостных судов), хотя для занятия должности мирового судьи предполагался «специальный имущественный» и образовательный цензы.
В отдельном разделе программы говорилось о равенстве всех граждан перед законом, об упразднении цензуры, свободе слова, собраний и союзов, но при этом не допускалось иметь убеждения, «подтачивающие строй русской Государственности и Монархии», и отдельным пунктом утверждалось, что «социалистические учения всех толков признаются учениями антигосударственными», а их пропаганда приравнивалась к «государственной измене». Но «Православие, как религия господствующая и исповедуемая большинством населения России», признавалась в качестве основы для «соборной связи с Государством» (отделение Церкви от Государства исключалось).
В рамках «национально-культурной автономии» считалось целесообразным «преподавание в школах местного языка наряду с русским». Раздел «Народное воспитание и образование» гарантировал «полную автономию университетов», «организацию студенчества по корпорациям», «монополизацию Государством кинематографа как могучего рычага народного воспитания».
В области «народного здравия» предполагалось «широкое привлечение» мужских и женских монастырей к благотворительной, в частности медицинской деятельности, и даже такое специфически важное для условий «русской смуты» установление, как «широкая постановка в Империи бактериологических институтов, для своевременного снабжения народных масс… соответствующими прививками в предупреждение развития эпидемий». В «рабочем законодательстве» декларировались традиционные для программ Белого дела лозунги «8-ми часового рабочего дня для фабрично-заводских предприятий», введения «примирительных камер», государственного страхования и «всемерного содействия восстановлению предприятий, разрушенных революцией и большевиками».
В русле, присущем политическому курсу Белого дела, был составлен раздел о «местном самоуправлении и автономии». Принцип «единой, неделимой и нераздельной России» сохранялся, но при этом декларировалось образование «независимого Польского государства» («вместе с польскими землями Австрии и Германии»). Утверждалось право местного самоуправления Финляндии (Сейм), как «нераздельной части России», и «право широкого войскового самоуправления» Казачьих войск. Изменой и государственным преступлением должна была считаться «всякая попытка к раздроблению России и к выделению из ее целого искусственным путем территориального самоопределения населяющих ее народностей».
В системе местного самоуправления НГП предполагала следовать принципам политического курса Белого дела. Представительство в земстве основывалось на «минимальном цензе», без учета национальных и конфессиональных различий. Уездное земство получало в свою компетенцию «всю область местного управления, исключая полицию безопасности и благочиния», а также общегосударственные «отрасли управления». Губернские земские управы заменялись Губернским совещанием, состоявшим из избранных уездных гласных, получавших полноту управления финансами и хозяйством в рамках губернии. Однако основой самоуправления, «мелкой земской единицей», признавался «приход как единственная, исторически выросшая из быта народа, ячейка». Религиозных и национальных ограничений в приходском управлении не делалось, поскольку «по делам церковным приходской сход должен быть отдельный». Таким образом, идея приходского самоуправления, как низовой основы структуры власти, впервые высказанная во время работы Поместного Собора в 1918 г., получила дальнейшее развитие в программе уже политической организации.
В разделе о «народном образовании» подчеркивалась важность активного воздействия на просветительскую деятельность со стороны государства и Церкви: «Россия не погибнет, если школой в ней будут ведать Церковь и Государство, ибо тыл государственных завоеваний Добровольческой армии будут обеспечивать не пулеметы и штыки, а русская национальная школа, влияние коей везде и всюду сильнее тюрем и виселицы, сильнее свинца и железа!».
