Надежды эсеров и социал-демократов на успешное развитие восстания не оправдались, а после его подавления (17–18 марта) и отступления остатков восставшего гарнизона и корабельных команд в Финляндию стремление к руководству бывшими повстанцами выразили военная эмиграция и политические структуры, преемственно связанные с Белым делом (Совещание послов, командование Русской армии и др.). Показательно, что во время восстания в письмах к генералу Врангелю Гучков предупреждал Главкома от незамедлительной политической поддержки кронштадтцев: «В интересах как этого революционного движения, так и репутации «Белого» дела необходимо, чтобы Вы и мы… не отождествлялись с руководителями движения… демократический, рабочий, солдатско-матросский характер, какой носит Кронштадтская и Петроградская революция, должен быть сохранен без примести белогвардейского и буржуазного элемента».
Следовало ограничиться продовольственной помощью и декларативными заявлениями о готовности оказать содействие, вплоть до совместных военных действий (в Константинополе рассматривались проекты переброски части подразделений Русской армии из Галлиполи и о. Лемнос в Прибалтику и в последующем – в Кронштадт). Полагая, что «процесс разложения большевистской центральной власти и красной армии» будет «неудержимо продолжаться», а в обозримом будущем «надо ждать ряд восстаний на окраинах – Кавказе, Украйне, на Дону, на Дальнем Востоке, в Сибири», Гучков считал необходимым сохранить «ячейку государственной власти и горсть настоящей армии».
Сам же Врангель не исключал возможности использования «более 10 тысяч русских людей» в качестве основы «для неизбежной, в недалеком будущем, борьбы с Советской властью, в широком масштабе, имеющей своим основанием не партийную рознь, а общенациональный единый порыв». Показательно обращение Врангеля к своему представителю в Финляндии, члену ЦК кадетской партии и редактору газеты «Новая Русская жизнь», бывшему ректору Петроградского университета профессору Д. Д. Гримму. В письме от 31 марта 1921 г., отправленном из Константинополя, Главком просил его выяснить «доминирующие настроения» среди кронштадтцев, определить возможность их использования в качестве «сплоченной войсковой единицы»
[794].
Готовность сотрудничать с «военной реакцией», а не с недавними «социалистическими союзниками» (эсерами и меньшевиками) выражали и сами, оказавшиеся в Финляндии, руководители восстания. За подписью генерала Козловского, Петриченко, а также секретаря Ревкома, бывшего штурмана Э. Кильгаста, начальника штаба крепости, бывшего капитана Е. Н. Соловьянова и начальника оперативного отдела крепости, бывшего подполковника Б. А. Арканникова было составлено два обращения к Коменданту Карельского Военного сектора с просьбой предоставить им статус «интернированных со всеми правами, присвоенными лицам этой категории по законам Финляндской Республики». Аналогичное обращение было также отправлено к Гримму. От имени Петриченко, командира бригады лагеря форта Ино Иванова, командира 560-го крепостного пехотного полка П. Краснекова, бывшего командира линкора «Петропавловск» С. Христофорова и командира морского батальона Курвоизье было сделано заявление о готовности «объединиться со всеми противобольшевистскими группами» для «скорейшего свержения коммунистов». Непременными условиями подобного объединения выдвигались три пункта: «закрепление земли» за крестьянами в собственность, «свобода профсоюзов для рабочих», «признание самостоятельности окраинных государств».
В тактическом отношении признавался и «опыт трехлетней борьбы с коммунистами» и «опыт кронштадтского восстания», подтвердивший эффективность «популярного» лозунга «Власть Советам, а не партиям!» – в качестве «удобного политического маневра, вызвавшего раскол в среде коммунистов». «Кронштадтские повстанцы» были готовы «принимать указания» и «пользоваться информацией» от белоэмигрантских структур, но при этом требовали «свободы действий – в смысле активного выступления в Петрограде или другом месте». Отдельным пунктом в тактике борьбы признавался отказ от «наплечных погон», ставших признаком «исконных врагов» в понимании «несознательной массы».
Эти пункты отражали эволюцию политической программы антибольшевистского движения после кронштадтских событий. Можно отметить, что принципиально важный лозунг «Власть Советам, а не партиям!» – увязывался с формулой: «впредь, до победы над коммунистами». Данные тезисы были обозначены также в письме к Врангелю (31 мая 1921 г.): те же «авторы» (Петриченко, Иванов, Краснеков, Христофоров, Курвоизье) заявляли, что «восстание единственно стремилось к свержению коммунистической партии, не будучи ограничено никакими партийными программами или связью с противобольшевистскими организациями», и «не имело в виду навязывать остальному населению России какой-либо формы государственного управления, считая, что по свержении коммунистов русский народ сам свободно решит вопрос о том или ином способе управления государством». Развивалось положение и о тактической оправданности лозунга «Власть Советам, а не партиям!», обусловленного «целями объединения всех противобольшевистских партий и народных масс». Этот лозунг, по мнению авторов письма, «вырывал из рук коммунистов оружие, которым они ловко прикрываются для проведения коммунистических идей в якобы «народных советах»», обеспечивал «уход части рядовых коммунистов из партии» и получал «широкий отклик среди рабочих и крестьянского населения».
В подтверждение своей готовности «продолжать активную борьбу для свержения коммунистического и чекаского (ВЧК. – В.Ц.) ига» Петриченко и его соратники особенно подчеркивали, что среди кронштадтского гарнизона большинство составляли «давнишние противники большевиков, ранее служившие в добровольческих армиях… у Деникина». Авторы письма заявляли, что в борьбе с советской властью допустимы «всякие возможные способы»: «интервенция, приход русских добровольческих армий или восстание внутри России». В соответствии с планами организации повстанческого движения кронштадтцы предполагали возможность формирования в Финляндии «надежной воинской части» (из числа интернированных), могущей «составить ядро для успешного развития борьбы с большевиками»
[795].
Врангель позитивно оценил обращение к нему «кронштадтцев» – настолько, насколько это совпадало с его планами организации «сопротивления» в Советской России в условиях отсутствия «белых фронтов». В письмах Гримму (17 и 18 августа 1921 г.) Главком признавал, что «при нынешней фазе борьбы… мы не можем отвергать ничьего содействия, продиктованного желанием спасти нашу Родину, и способствующего скорейшему свержению большевизма». При этом полностью поддерживались пункты о крестьянской земельной собственности, о свободе профсоюзов, подчеркивалось, что решение «национального вопроса» должно проходить в условиях провозглашенного в программе Белого дела курса на «непредрешение»: «Сама жизнь и экономическая связь Центральной России с ее окраинами подскажет правильное решение пункта… о взаимоотношениях центрального российского правительства и окраин». Свое отношение к лозунгу «Власть Советам, а не партиям!» Врангель также высказывал в духе «непредрешения»: «Ни одна политическая группа, даже сколь бы значительна и сильна она ни была, не может предопределять форм государственного устройства России… Таковая форма может выявиться лишь путем свободного волеизъявления народа, по освобождении его от красного ига…; лозунг этот приемлем и как прием борьбы, если он сможет найти себе отклик в массе населения»
[796].
