Разгром повстанческого движения, переход к НЭПу, исчезновение крупных региональных центров Белого движения в России существенно изменили понимание стратегии и тактики «борьбы с большевизмом». Надеяться на рост повстанческого движения можно было теперь в связи с углублением экономического кризиса и продолжением политики «военного коммунизма», основанной на чрезвычайных, принудительных мерах по отношению к российскому обществу. Нэповские «уступки» руководства большевиков привели к явному снижению оппозиционных настроений среди населения. Н. В. Савич отмечал в своем дневнике (запись от 12 сентября 1921 г.): «Сведения из России благоприятны большевикам. Повстанческое движение повсюду раздавлено, партизаны идут с повинной… Ясно, что наступило падение сопротивляемости деревни. Деревня наконец умерла и будет отныне покорным рабом всякой власти. Период революционного угара и молодецкой удали сменяется периодом ползания на коленях перед каждым, кто палку в руках держит»
[814].
Старые «линии» контактов между участниками белого подполья и их связи с повстанческими центрами стали прекращаться («засыпать», как было принято говорить среди эмигрантов). Но в то же время в Советской России оставалось немало тех, кто при благоприятных условиях мог бы снова принять участие в антибольшевистском сопротивлении, участвовать в работе новых подпольных центров. По оценке известного эмигрантского писателя Ф. А. Степуна, принужденное служение советской власти приучало бывших представителей «царской бюрократии» к своеобразному «защитному двуличию»: «под коммунистическим френчем всегда была заговорщическая жилетка». Особенно ярко это проявилось во время «похода на Москву» Деникина, когда у многих «чувствовалась… полная невозможность разобраться: какое же из своих лиц – «товарищеское» или «заговорщическое» – они действительно ощущают своим». Но и после разгрома белых армий, «на почве одновременного оскудения как революционного, так и контрреволюционного идеализма», происходил «процесс лицемерного «перепуска» революции в контрреволюцию и обратно»
[815].
Нельзя не учитывать, что опасения активизации потенциальных «заговорщических жилеток» побуждали репрессивные органы использовать жесткие меры противодействия в борьбе с т. н. пятой колонной, в том числе и среди членов ВКП(б). А активные поиски эмигрантской агентурой лиц из командного состава РККА, способных оказать сопротивление большевистской власти, прямо или косвенно служили поводом к политическим репрессиям против армейских «верхов» в 1937–1938 гг.
[816].
Таким образом, в период 1920–1921 гг. антибольшевистское повстанчество стало рассматриваться в качестве «потенциальной силы», поддерживающей остатки белых армий и еще сохранившиеся на окраинах бывшей Империи белые фронты. На повстанческие отряды можно было опереться во время боевых действий для проведения разведки и диверсий (как это имело место на Украине, в Польше в 1920 г. и позднее в 1921–1922 гг. в Забайкалье и в Приморье), однако рассчитывать на них, как на силу, способную самостоятельно «свергнуть большевизм», не приходилось. Существенной опорой для Белого дела повстанческие выступления не стали, хотя и повлияли на формирование следующих направлений «активизма» эмиграции: идеи осуществления новой «революции сверху» (изменение политического строя путем «термидора», т. е. внутреннего перерождения самой партии большевиков или посредством «военного заговора» в РККА), «революции изнутри» (свержение большевистской власти посредством крупного восстания, объединяющего силы как города, так и деревни) или «революции извне» (смена строя при опоре на военно-политические силы эмиграции, среди которых особое значение получали военные (Русская армия в Турции и в Болгарии) и монархические структуры). Показательно, что в 1921–1922 гг., после очевидных провалов внешнеполитических расчетов прежних белых правительств практически исключался вариант военной интервенции как главного условия для борьбы с советской властью.
Тогда как повстанческое движение в провинциях возникало на почве недовольства крестьянства политикой «военного коммунизма», организация белого подполья в городской среде могла проводиться только убежденными, активными антибольшевиками при достаточном финансировании, получаемом от белых правительств или штабов белых армий, а после разгрома белых фронтов – из Зарубежья.
В политической направленности повстанческого движения прослеживалась приверженность к дальнейшей демократизации властных структур: фактически сочетались две принципиальные идеи – установление власти новоизбранного Учредительного Собрания и сохранение местных советов, также переизбранных на новых основаниях, то есть создание представительных структур, избираемых на основе многопартийности и коалиционности. При всей незавершенности, неопределенности программных заявлений повстанцев (например, «Царь и Советы без коммунистов») тенденция к сохранению демократических «завоеваний революции», усилению роли местного самоуправления, созданию новой власти и армии была очевидной. Это не могли не учитывать представители Белого дела в России и в Зарубежье, и такое положение оказывало далеко не последнее влияние на эволюцию их политических позиций.
Глава 3
«Рабочий вопрос» и Белое движение.
«Рабочий вопрос» в том виде, как он существовал в годы «второй русской смуты», не мог не отразиться в законодательных разработках белых правительств. Претендуя на выражение «общегосударственных интересов» и Особое Совещание при Главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России и Северо-Западное правительство и, особенно, Российское правительство адмирала А. В. Колчака, считали необходимым отразить проблемы положения рабочего класса и в своих программных заявлениях, и в отдельных законопроектах. Однако следует помнить, что проблемы рабочего законодательства считались белыми политиками менее актуальными в сравнении, например, с аграрно-крестьянским курсом, успешная реализация которого позволила бы, как представлялось тогда, не только накормить фронт и тыл, наладить экспорт зерна и товарообмен с городом, но и обеспечило бы широкую социальную базу для Белого движения. Законодательная история Белого движения показывает нам гораздо большее число проектов по земельному вопросу. А отношение к рабочей политике было довольно четко высказано Главкомом ВСЮР генерал-лейтенантом А. И. Деникиным во время его выступления на судоремонтном заводе в Одессе в сентябре 1919 года: «…Свобода свободой, но сначала надо обеспечить жизнь и положение рабочих… Рабочие составляют лишь 10 % всего населения, между тем свободы необходимы всему населению. Мы сами желаем восстановить свободы и чрезвычайно рады бы сделать это возможно скорее, но сейчас обстановка этого еще не позволяет…»
[817].
