Иным было положение с японским контингентом. Начальник 5-й дивизии генерал Судзуки и начальник японской военной миссии в Чите полковник Куросава отрицали возможность ухода японских войск из Забайкалья. В сообщении от 30 марта 1920 г. Дипломатический совет в Токио заявил об «эвакуации чехов», тогда как «японские силы» хотя и «сократят зону охраны», будут «охранять порядок в Сибири и следить за деятельностью большевиков». Это объяснялось отсутствием условий «мира и порядка». 31 марта Токио официально разъяснил свою особую позицию «по вопросу о сибирской политике». В специальном сообщении и декларации в адрес Приморской Областной земской управы отмечалось, что «благодаря своему различному от других держав географическому положению по отношению к Сибири Япония не может не занять особой позиции в вопросах, касающихся этой страны…; политическое положение в Сибири непосредственно влияет на Маньчжурию и Корею…; существующие сейчас в Сибири условия таковы, что они лишают большое число проживающих там подданных нашей Империи возможности заниматься мирным трудом, не будучи уверены в безопасности их жизни и имущества. Ввиду этих обстоятельств Императорское правительство не признает возможности отозвать в настоящее время свои экспедиционные силы». Тем не менее заявлялось, что «пребывание» японских войск «не имеет никакого политического замысла по отношению к России», поэтому «когда политическая обстановка в крае настолько урегулируется, что нечего будет опасаться за мир и спокойствие в Корее и Маньчжурии, жизнь и имущество наших подданных будут вполне обеспечены, а также будет восстановлена достаточная провозоспособность путей сообщения, то после окончания эвакуации чехословацких воинских частей наши войска возможно скорее будут эвакуированы из Сибири».
Исходя из этого тезиса, Япония продолжала военное участие в дальневосточных делах. После т. н. Николаевского инцидента, во время которого (12–15 марта 1920 г.) партизанским отрядом анархиста Я. И. Тряпицына (командующего Охотским фронтом) был полностью уничтожен японский гарнизон г. Николаевска-на-Амуре, а также чины японского консульства, гражданские чиновники, коммерсанты и их семьи (около 700 человек), Императорское правительство санкционировало безусловное применение вооруженной силы против «русских вооруженных групп» (под данным термином следовало понимать бойцов революционного войска Приморской областной земской управы и участников партизанских отрядов). 5 апреля 1920 г., под предлогом «нападений» на японские патрули и военные объекты, многочисленных обстрелов японских солдат и офицеров и «мирного населения» генерал Оой потребовал провести разоружение виновных как обязательное условие начала «переговоров с русскими властями».
Комиссия от Приморского земства, не отрицая действий партизан и революционных войск, в свою очередь обвиняла японское командование в провокации, подчеркнув, что обстрелы были инициированы самими японцами («японские войска… одновременно были и нападающими и обороняющимися») с целью проявить свои действия как «завоевателей в завоеванной и оккупированной стране». Подтверждением стала открытая оккупация японцами Северного Сахалина, проведенная в апреле 1920 г., и не предусматривавшая никакого взаимодействия с русской администрацией или создания органов управления на коалиционной основе, с участием русских и японских военных и гражданских чинов. Ее мотивы были «аргументированы» главой японской делегации на Вашингтонской конференции 1921 г. бароном Сидехарой: «Оккупация некоторых пунктов в русской Сахалинской области носит совершенно иной характер как по существу, так и по происхождению, чем присутствие войск в Приморской области. История знает мало случаев, подобных происшедшему в 1920 г. в Николаевске, где более семисот японцев… были подвергнуты жестоким пыткам и убиты. Ни один уважающий себя народ не мог бы оставить без ответа столь явную провокацию. Японское правительство не могло также не считаться с взрывом народного негодования в Японии в связи с этим инцидентом… Япония была поставлена перед необходимостью занять в виде репрессивной меры некоторые пункты в Сахалинской области, в которой произошли вышеуказанные насилия, впредь до установления в России ответственной власти, с которой Япония имела бы возможность вступить в переговоры о должном удовлетворении».
Недвусмысленно отмечалась и готовность поддержки в будущем российского правительства: «С глубокой благодарностью Япония вспоминает блестящую роль, сыгранную Россией в интересах цивилизации во время первой стадии Великой войны. Японский народ уже неоднократно проявлял и будет впредь проявлять всякое дружеское участие к усилиям русских патриотов, стремящихся к единству и восстановлению своей Родины. Военная оккупация русской Сахалинской области есть лишь временная мера и, естественно, будет немедленно отменена, как только станет возможным удовлетворительное разрешение вопроса по соглашению с прочным Российским правительством».
Эти же позиции озвучил командующий экспедиционным отрядом полковник Томань, ссылавшийся не только на «николаевский инцидент», но и на необходимость урегулирования общеполитической обстановки в крае: «Японское правительство оставило войска в Сибири для защиты своих подданных и, вместе с тем, чтобы помочь русскому здравомыслящему народу поддержать порядок и дать возможность спокойно заниматься мирным трудом». Согласно «Декларации об оккупации» японского правительства (от 3 июля 1920 г.), распоряжение командующего экспедиционными войсками в Сахалинской области генерал-лейтенанта С. Козимы (от 25 и 26 августа 1920 г.), на Северном Сахалине «упразднялась администрация русских властей» и «административное деление», существовавшее прежде – тем самым, установленная Портсмутским мирным договором 1905 г. граница по о. Сахалин упразднялась. Поскольку на Сахалине «не признавались никакие русские власти», то с конца августа было сформировано особое Военно-административное управление во главе с К. Цуно. Рыбные промыслы в Сахалинской области объявлялись «находящимися в ведении японского командования», русским судам запрещался выход в море. Российское законодательство отменялось, и вводились нормы уголовной и административной ответственности по законодательству Японии (31 октября 1920 г., например, генералом Козимой была объявлена амнистия «ввиду высокоторжественного дня рождения Его Императорского Величества Императора Японии»).
Спустя год после фактического начала оккупации (21 марта 1921 г.), в специальном «Обращении к населению» повторялись все те же «обоснования» оккупации: «Японские войска будут занимать важные пункты в Сахалинской области до тех пор, пока в России не будет образовано законное правительство и не будет удовлетворительно разрешен вопрос о варварском избиении японцев в Николаевске». И несмотря на то, что весной 1921 г. с разрешения военного командования на Северном Сахалине вводилось «гражданское управление для водворения спокойствия и порядка», становилось очевидным, что бывшая российская территория рассматривается официальным Токио в качестве части суверенной Японии. Только после заключения 20 января 1925 г. Конвенции об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией было принято решение о полном выводе японских войск с Северного Сахалина к 15 мая 1925 г. и восстановлении границы по условиям Портсмутского мира
[967].
