Реальность оказалась, однако, далека от намерений защитить «российский суверенитет», которые пытались осуществить представители Белого движения в Забайкалье и Маньчжурии. 23 сентября Крупенский из Токио телеграфировал Гирсу о «невозможности защиты русских интересов в Китае» Францией, готовой лишь оказать содействие в «защите союзными державами» от посягательств китайцев участка русской миссии в Пекине и русских концессий в Тяньцзине и Ханькоу». Остальные концессии и фактории оставлялись беззащитными. МИД Японии вполне определенно заявлял, что он «не видит, какие шаги могли бы быть предприняты державами, если бы китайцы… насильственным образом заняли русские концессии». Незаконные действия китайских властей не заставили себя ждать. Специальным декретом от 23 сентября 1920 г. российский посланник и консулы были лишены дипломатического статуса.
На следующий день Хорват сообщал Врангелю о «лишении русских права экстерриториальности» китайским правительством, о требованиях «прекращения деятельности дипломатических и консульских представителей», как «представителей Императорского Российского правительства» (не действительного). Русские концессии захватывали, документы опечатывали, и над ними были подняты китайские флаги. Князь Кудашев заявил протест, но ничего не помогло. Хорват подчеркивал: «Русские граждане, концессии и город Харбин обречены на китайский произвол». Выходом могло стать, по мнению генерала, немедленное заявление Врангеля о «распространении влияния на Дальний Восток и принятия русских в Китае» под защиту белого Крыма. В ответ на «поддержку» со стороны Франции Хорват уверял Врангеля в скорой поддержке со стороны «каппелевцев» генерала Лохвицкого (но, как известно, Врангель заявил о поддержке «семеновцев»).
Что касается реакции на переговоры в Чите о создании дальневосточного «демократического буфера», то они вызывали опасения у Пекина, из-за возможного усиления «влияния Японии» на создаваемое государство. 24 апреля 1920 г. китайская военно-дипломатическая миссия в Верхнеудинске заявила, что не допустит в Китай и Монголию «банд Семенова». 6 мая Верховный военный совет Китая отправил в Москву делегацию во главе с генералом Чжан Сы-лином. В сентябре 1920 г. в советской столице прошли переговоры, завершившиеся протоколом о намерениях установления дипломатических отношений. Хотя Чжан Сы-лин и не имел полномочий на подписание договоров столь высокого ранга, при личной встрече с Лениным (2 ноября 1920 г.) генерал получил заверения в том, что «связь между Китаем и Советской Россией будет упрочена, ибо эти две страны объединяют общие цели борьбы с игом империализма»
[1005].
В то время, когда в ДВР утверждалось социалистическое по существу правительство, Япония выводила войска из Забайкалья, а в Китае и Монголии развернулись масштабные преследования и изъятие концессий у подданных бывшей Российской Империи, Атаман Семенов решил сконцентрировать усилия на новой военно-политической акции. Им был разработан стратегический план одновременных ударов по приграничным районам ДВР и РСФСР с целью свержения образуемых здесь социалистических, советских структур. Из-за неимения собственно российской территории, эти удары наносились бы Семеновым из Маньчжурии и Монголии.
Поскольку поддержка политиков социалистического руководства Китая исключалась, была предпринята попытка получить помощь со стороны «диктатора Маньчжурии» – губернатора Чжан-Цзо-лина. Как вспоминал об этом сам Семенов, «для противодействия красной пропаганды в Китае я задумал привлечь к делу борьбы с коминтерном представителей китайской общественности, и лучшие генералы армии Чжан Цзо-лина примкнули к проектируемому мною плану». Среди генералитета выделялись Чжан Куй, Гын Юй-тин и Чжан Хайпын, среди «общественных деятелей» – Ло Чжу-юй, Се Чже-ши и Кан Ю-вей. Среди подчиненных Чжан Цзо-лину генералов Семенов «нашел горячих сторонников в вопросах борьбы с коммунизмом и реставрации монархического строя в Китае. Уже тогда, в 1919–1920 гг., многие из передовых маньчжур понимали, что восстановление императорской власти в Китае является единственной возможностью благополучно ликвидировать тот хаос, который когда-то заварил доктор Сун Ят-сен и с которым сами китайцы до сего времени не могут ничего поделать». Пользуясь значительной свободой в области регионального управления, губернаторы провинций могли проводить самостоятельную политику в отношении взаимодействия с местными общественными структурами.
Однако не стоит переоценивать степень поддержки Белого дела со стороны китайских правых. В лучшем случае речь могла идти лишь о временной поддержке, обусловленной военно-политическими успехами самого Белого дела. По планам атамана «Азиатский корпус (Унгерна. – В.Ц.) фактически был предназначен к роли авангарда моего (Семенова. – В.Ц.) движения, ибо вслед за ним должен был выступить я с остальными кадровыми частями Дальневосточной армии». Трудно сказать, насколько реально было подчинение большинства частей Дальневосточной армии («каппелевцев»), хотя бы временное, верховному командованию Семенова, но так или иначе решение о начале продвижения в Монголию и создании там нового центра антибольшевистского сопротивления было принято. Официальный же «разрыв» отношений Пекина с представителями Белого движения делал его представителей на Востоке формально и фактически свободными (насколько они это понимали) в их действиях в отношении Китая. Если в 1919 г. от военных конфликтов с китайскими властями старались отстраняться, то теперь они были неизбежны.
Подразделения Унгерна еще в начале августа 1920 г. покинули Даурию и направились вдоль границы с Монголией на Запад, к г. Акша. Неправомерно считать этот поход бегством от наступающих красных хотя бы потому, что в августе положение Семенова в Забайкалье еще не было катастрофичным. Неубедительно выглядит и версия о том, что Унгерн якобы начал, наконец, осуществлять свою «заветную мечту» – строительство «Великой Монголии», некоей «Азиатской сверхдержавы». Не совсем объективен и Семенов, когда пишет о том, что Унгерн выполнял исключительно его единоличное указание о подготовке в Монголии базы для отступающих частей белой армии
[1006].
Возможно, этот поход первоначально был запланирован как глубокий рейд в тыл наступающим на Читу войскам Красной армии. Для этого планировался переход через Яблоновый хребет с последующим наступлением на Троицкосавск и даже на Верхнеудинск. В августе начался вывод японских войск из Читы и Сретенска (по Гонготскому соглашению от 17 июля), и такой удар конной дивизии был бы важным стратегическим решением. Естественно, все детали этого плана держались в секрете, для чего понадобилась дезинформация об «исчезнувшей дивизии» и даже о «самоуправстве» барона.
В своих воспоминаниях Семенов подчеркивал этот факт: «Обстановка последних дней моего пребывания в Забайкалье была настолько тяжела, что предполагаемое движение Азиатского корпуса необходимо было тщательно скрывать не только от красных, но и от Штаба армии… В интересах той же маскировки истинных целей движения, после выхода последних частей корпуса из пограничного района Акша-Кыра, я объявил о бунте Азиатского конного корпуса, командир которого, генерал-лейтенант барон Унгерн вышел из подчинения командованию армии и (якобы. – В.Ц.) самовольно увел корпус в неизвестном направлении». Следует, однако, учитывать, что в отличие от остальных частей Дальневосточной армии Азиатская бригада напрямую подчинялась самому Семенову как Главкому Российской Восточной окраины, минуя командование армии.
