В своей программной речи Иванов так охарактеризовал переворот 26 мая: «Майские события – это не продукт искусственного создания, а историческая неизбежность, естественное движение масс под влиянием крайней необходимости, движение против медленного умирания, за жизнь и существование… Наша основная задача – это скорейшее и, по возможности, безболезненное прекращение гражданской войны, поддержание социального равновесия и сохранение гражданского мира. Для национального возрождения есть два пути: оздоровление масс и разумная внутренняя политика». Иванов уверял, что «население тоскует по порядку, твердой и сильной власти и мирной жизни». «Наша система, – отмечал премьер, – это система демократического правового государства. Наши принципы: закон, свобода и порядок. Воплотить эти великие девизы в жизнь силами одной исполнительной власти невозможно. Для этого необходима поддержка общества в лице его представителей. Главная и основная задача наша – это созыв Учредительного съезда, который призван установить постоянную власть и выработать конституцию края».
Говоря о хлебе, он подчеркнул, что хлеб «одинаково необходим для всех – и бедного, и богатого, для левого и правого». Касаясь внешней политики, Иванов полагал, что большевизм «открыл блестящие возможности для европейской дипломатии проводить политику свободных рук, построенную на ослаблении и расчленении России». Он заверял, что со стороны других держав «не будет проявлено альтруистических чувств, а будет лишь «национальный эгоизм» – неумирающий принцип международной политики всех народов».
«Наше отношение к Советской России и ДВР, – а никакого различия между той и другой мы не устанавливаем, – можно характеризовать так: мы эти образования не признаем… и будем вести с ними непримиримую борьбу». В отношении Японии он полагал, что «простой национальный расчет подсказывает японскому правительству сохранить Приморье, как национальный буфер между Советской Россией и Японией, вполне лояльный и дружелюбный к последней»
[1105].
Заметным этапом в истории приморской государственности стало возобновление боевых действий, связанное с т. н. Хабаровским походом. Как известно, для российского Белого движения «борьба с большевизмом» являлась принципиально важным положением, базовой программной позицией. Для белого Приморья в 1921 г. этот тезис также имел свое значение, хотя подобное противостояние из области сугубо военной переносилось в сферу политическую, как противостояние «демократической» и «антидемократической» систем. Но и возобновление военных действий отнюдь не исключалось, а предполагалось лишь в случае более выгодной для Приморья военной, внешнеполитической и, особенно, экономической ситуации. О создании стабильного «тыла», как первичного условия для проведения боевых операций, говорилось, в частности, в воззвании Комитета Спасения Русского Дальнего Востока к солдатам и офицерам Дальневосточной армии в июле 1921 г. (см. приложение № 15.): «Временное же Приамурское Правительство тоже будет вести борьбу с большевиками, но постепенно, шаг за шагом закрепляя за собой занятую территорию, без всяких реквизиций и грабежей, ибо Правительство мыслит наступление только тогда, когда укрепит свое финансовое положение на занятой уже территории. Кто быстро летит вперед, не считаясь с финансовым положением, тот так же быстро вылетает обратно, не выдерживая Народного гнева, вызванного беззаконием и местью»
[1106].
Такая же «финансовая» мотивация невозможности возобновления вооруженной борьбы постоянно подчеркивалась на страницах дальневосточной белой прессы, особенно летом – осенью 1921 г. Предполагая возможность «военных действий с Читой» (то есть с ДВР), в передовице «Дальневосточной жизни» резонно отмечалось, что, «хотя Чита влачит довольно жалкое существование, но за ее спиной стоит Москва, которая всегда может в особо трудную минуту выручить «дружественный ей» буфер. Примеры этого уже были. У нас же нет таких «друзей». Мы должны полагаться только на собственные силы. Поэтому… мы не должны быть «гордыми» и, сохраняя свое демократическое лицо, постараться наладить необходимый товарообмен с Западом. И уж, конечно, ни в коем случае не бряцать оружием. Это развлечение может позволить себе только сильная и богатая страна, и то часто бывает наказана за свой излишний воинственный пыл. Мирное изживание большевизма, мирное строительство жизни – вот к чему призывало Приамурское правительство, в противоположность «активистам-семеновцам». Мы всецело поддерживаем эту точку зрения Правительства.
Всякие воинственные размашки мы считаем безрассудной и преступной авантюрой»
[1107].
Однако уже с октября – ноября 1921 г. риторика приамурской военно-политической сферы начинает меняться. Все чаще говорится о неизбежности военных действий с ДВР. Несмотря на то, что наиболее важной задачей объявлялась борьба с партизанами и китайскими бандами хунхузов, постоянно совершавшими нападения на приморские села и казачьи станицы, не исключалось и скорое возобновление боевых операций на гораздо более широком фронте. Так, например, в статье «Хунхузы в Приморье», опубликованной в официозе «Русская армия», ясно говорилось: «На борьбу с хунхузами нужно смотреть шире, борьба с хунхузами является начальной стадией борьбы с властью, по заданиям которой хунхузы действуют… нужно смотреть как на борьбу с авангардом тех хунхузов, которые истязают в настоящее время всю Россию и ведут ее на разорение и голодную смерть».
А 4 ноября в приказе № 138 по 2-му стрелковому корпусу (написан по случаю полковых праздников, составлявших корпус подразделений) генерал-майор Смолин категорично, жестко отмечал, что хотя уже три года ведется борьба против «большевистской тирании в России», но эта борьба «должна длиться до тех пор, пока Россия не будет окончательно освобождена от сатанинского наваждения, именуемого коммунизмом, пока не будет освобождена от советской власти, которая обратила нашу Великую, гигантскую страну в пустыню, дотла ее разорила, исковеркала, растлила…, довела Русский Народ до такого состояния, когда всю свою энергию и все свои помыслы сводит он к заботе хоть чем-нибудь напитаться». Генерал Смолин считал, что на советской территории растет антибольшевистское сопротивление, поддержать которое необходимо: «Ненависть к большевизму широких масс населения достигла высшей степени напряжения, ибо население увидело и почувствовало, что власть большевиков покоится на гробах миллионов людей, ими загубленных, и что не может быть твердо то правительство, трон которого плавает в море крови и слез… Большевизм падет. Когда – это зависит от нас. Чем более мужественны будем мы, чем скорее устраним наши мелкие междоусобицы, чем теснее сомкнем наши ряды и сплотимся в единодушную мощную семью, тем скорее пробьет час освобождения. Малодушным нет места среди нас. Пусть они уходят. А мы без сомнений и колебаний будем продолжать борьбу»
[1108].
