В итоге сложилось пресловутое «двоевластие»: «…Временное правительство, без Царя и государственности, установилось никем не выбранное, но допущенное милостью кумира дня – совета солдатских и рабочих депутатов, о чем народ был поставлен в известность тоже двумя историческими актами…»
[1158].
Несмотря на это, весьма показательным было то, что Государь Император, даже после отречения от Престола, готов был поддержать своим авторитетом (если бы это потребовалось) политику Временного правительства, которая способствовала бы эффективной борьбе с Германией. Победы в войне для Николая II означала залог возрождения национальной государственности: «Тем с большей радостью, искренностью и надеждой на возможность возрождения национальных сил, на возможность упрочения новой власти относился Он к таким сведениям, как первоначальные известия о благополучно начавшемся Тарнопольском наступлении. Веселый и счастливый Он приходил по вечерам к постели Наследника Цесаревича и с увлечением читал Ему последние новости с поля сражения, в которых сообщались данные о трофеях и пленных, захваченных нашими войсками при наступлении.
По случаю этих успехов 21 июня во дворце был отслужен благодарственный молебен, и бывший Император не скрывал от окружающих Своей радости, что, помимо военного значения победы, «эти успехи укрепят власть Временного правительства и ему, быть может, удастся восстановить снова мощь и дух армии и довести войну до конца с честью». Он весь был проникнут одним чувством любви к Великой Родине и горячо молился, когда провозглашалось многолетие «Временному российскому правительству». У окружавших Его в заточении приближенных сложилось вполне определенное впечатление, что Он готов был перенести безропотно и с полной покорностью все самые строгие и унизительные ограничения ареста и все самые тяжелые последствия Своего отречения от власти, лишь бы новые люди и новое положение смогли и сумели спасти от окончательной гибели Его дорогую Россию и русский народ…»
[1159].
Так же показательно для эволюции политической программы Белого движения к 1922 году выглядела статья «Великие идеалы», опубликованная в том же номере «Воина». В ней, хотя и довольно идеалистически, утверждалось бесспорное преимущество единоличной, наследственной власти перед коллегиальной, монархического принципа перед ошибками «демократии»: «Монарх – есть личность, стоящая вне наших сомнений, вне наших суждений о нем. Монарх – есть нечто, что поставлено на пьедестал нашим абсолютным к нему уважением.
Ценность власти Монарха, этого наивысшего авторитета, заключается в том, что только ей свойственны такие факторы, кои совершенно чужды правителям по выбору и не применимы к ним, как к «халифам на час», а являются неотъемлемыми статутами идеологии власти Монарха – это: несменяемость, наследственность и независимость.
Президентские троны необыкновенно часто видят смены своих хозяев. Всякая такая смена ломает, нередко в корне, политическую программу страны, ее прежние законодательные постановления, ведет тенденцию в области финансовой и экономической часто диаметрально противоположную взглядам и решениям предыдущих президентов… Всякий избранник – президент не лишен партийных взглядов и связан, вне всякого сомнения, с партийной дисциплиной, диктующей ему, избранному партией, ряд условий, от которых он не в праве и не в силах отказаться… Монарх же не член партии, не пропагандист и проводник партийных идей, не втиснутый в рамки узкой дисциплины, а личность свободная в решениях, которому близки интересы всех граждан, а не тех, кто дышит и питается параграфами партийной программы. И наконец, закон престолонаследия гарантирует стране нормальную последовательность, уклад государственной мысли… Республиканский правитель – есть человек, вышедший из какой-нибудь среды, возможно не пользующейся репутацией всего населения, а между тем династия – есть порождение самого народа, есть детище им взлелеянное, а посему она – само доверие и надежда. Вот почему только Монарх может быть истинным и полным авторитетом»
[1160].
23 июля 1922 г. после военного парада, крестного хода и молебна, на котором вместе с представителями Русской Православной Церкви присутствовали представители старообрядческой общины и мусульмане, открылись заседания Земского Собора. Первый акт Собора имел важное значение. Следовало определить статус Верховной Власти и назвать Верховного Правителя.
На заседании 31 июля депутат Собора от «несоциалистического блока», редактор «Русского Края» П. П. Васильев представил следующие тезисы: «Приамурский Земский Собор признает, что права на осуществление Верховной Власти в России принадлежит династии Дома Романовых» (207 голосов высказались «за» и 23 «против»); «В связи с этим Земский Собор считает необходимым и соответствующим желанию населения возглавление Национальной Государственности Приамурья Верховным Правителем из членов династии Дома Романовых, династией для сего указанным» (175 голосов «за» и 55 голосов «против»); «По сим соображениям Земский Собор почитает необходимым доложить о вышеизложенном Ее Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Федоровне и Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу, высказывает свое пожелание, чтобы правительство вступило в переговоры с династией Дома Романовых на предмет приглашения одного из членов династии на пост Верховного Правителя» (188 голосов «за», 47 «против»)
[1161].
Важность данного решения состояла прежде всего в том, что впервые после февраля 1917 г. Дом Романовых был признан «Царствующим» не отдельной политической организацией, блоком или Съездом (как, например, Рейхенгалльским съездом 1921 г.), а официальным органом государственной власти. Как известно, с марта 1917 до июля 1922 гг. вопрос о форме правления откладывался до решения Всероссийского Учредительного Собрания. Поэтому все белые правительства и сам Верховный Правитель России адмирал Колчак стояли на позициях «непредрешения», считая главной своей задачей «борьбу с большевизмом» и «прекращение междоусобной войны».
После решения, принятого Земским Собором, идеология Белого движения получала новую основу, на которой можно было попытаться создать и новую государственную систему (разумеется, «новую» по отношению к предшествующим планам государственного строительства, начиная с февраля 1917 г.)
[1162].
Почему именно монархия воспринималась признанной формой правления для будущей России? Руднев подмечает здесь проявление психологического фактора: «Нам, русским, своя, равная каждому из нас и для каждого при известных условиях возможная и доступная, верховная власть, носителем или носителями которой являются простые смертные, – не власть. На простом, обыкновенном, хотя бы и самом порядочном человеке, мы не миримся: нам надо или какой-то чудесный, непонятный даже, ореол, окружающий носителя этой власти и проистекающий вне дел наших рук, причем облеченный таким ореолом не должен спускаться с высоты и равняться по генералу, полковнику, помещику, купцу или мужику, или же, если нет такого ореола, быть чуть ли не одним из мировых гениев, а еще лучше – праведником и великим святым, но таким, святость которого была бы непререкаема.
