19 июля 1922 г., еще до начала работы Собора, Япония приняла предложение ДВР, в соответствии с которым ее войска должны были полностью эвакуироваться из Приморья до 1 ноября 1922 г. 17 августа начался вывод японских войск, а 4 сентября 1922 г. начались переговоры между ДВР, Советской Россией и Японией в г. Чанчуне. Чанчуньская конференция стала заключительным этапом в истории долгого японского военно-политического участия в делах России (с весны 1918 до осени 1922 гг., а с учетом эвакуации Северного Сахалина – до 1925 г.). Несмотря на неоднократные заявления японских представителей, что «о признании Советского правительства не может быть и речи», ведение переговоров и принятие решения о выводе войск однозначно свидетельствовало: совершен «прорыв дипломатической изоляции» РСФСР и ДВР на Дальнем Востоке
[1179].
Отсутствие японской поддержки становилось весьма ощутимым для белого Приморья. Правда, уходя, японцы передали Земской Рати окопы и заграждения, сооруженные по линии Уссурийской железной дороги (в частности, хорошо оборудованный Спасский укрепрайон, построенный инженерами 8-й пехотной дивизии японской армии). Но ни обмундирования, ни оружия от японцев получено не было. Только непосредственно накануне эвакуации, 25 октября, было принято решение о передаче боеприпасов Земской Рати. Но Правитель оставил оружие во Владивостоке
[1180].
Генерал Дитерихс, при своих известных симпатиях чехам и французам (род Дитерихсов происходил от старинного рода Дитрихштейнов в Моравии, а в годы Первой мировой войны, за операции на Салоникском фронте генерал стал кавалером Почетного Легиона), очень негативно относился к японской помощи. Именно поэтому он отказывался иметь какие-либо контакты с атаманом Семеновым, считая его «японским ставленником», и приветствовал вывод японских войск.
Как вспоминал об этом Б. Филимонов, «…по оставлении японцами г. Спасска, в оный не замедлил пожаловать сам Правитель и Воевода… Растроганный, со слезами на глазах, Воевода припал к «освобожденной от интервентов русской земле», после чего тут же произнес перед толпой встречавших его официальных лиц и народа речь на эту тему. В тот же день Воевода отдал приказ, в коем опять упоминал свою «радость» по поводу вступления ногой на «освобожденную от интервентов русскую землю»… Читая строки этого приказа, многие чины Земской Рати недоумевали: «Да что он думает? Единственная опора – японцы, а он радуется, что они уходят». Такова была Вера самого Правителя и Воеводы. «Вера горами двигает», – говорит Священное Писание. «Все есть продукт воображения», – заявлял полководец Бонапарт. Надвинувшиеся вплотную события готовились измерить силу веры и физической мощи Земской Рати»
[1181].
«Воины! Настал час, когда Богу стало угодно поставить нас снова перед лицом изуверов советской власти. Японцы уходят, и мы можем теперь с чистой совестью и горячей верой идти выполнять национальный долг перед нашей Великой и Святой Родиной», – эти слова из приказа Дитерихса лучше всего показывают его отношение к предстоящим боям
[1182].
Неоднозначно оценивались и политические решения Земского Собора, хотя, казалось бы, стабилизация положения была налицо. Руднев был категоричен в оценке реформ Дитерихса: «В доме – пожар, а в это время пожарных призывают заниматься перепряжкой лошадей и украшением сбруи бубенчиками и лоскутками… Смертельные судороги Белого движения наступили раньше, чем можно было ожидать». Генерал Болдырев называл политику Дитерихса «повторением Крыма и Врангеля на Дальнем Востоке». Начальник Штаба Земской Рати генерал-майор П. П. Петров отмечал: «Большинство слабо понимало это возвращение к старине, и в результате вместо дела – генералу Дитерихсу приходилось всех учить».
Достаточно объективен в оценке был поручик-артиллерист Земской Рати Б. Б. Филимонов: «Генерал Дитерихс надеялся, нет, больше того, он верил, что Россию можно поднять на большевиков лишь во имя Церкви, Царя и Отечества. Его программа могла бы увлечь массы, если бы в них, конечно, еще теплился огонек Веры и преданности к трем приведенным выше основам… Судьба поставила его во главе Белого Приморья, генерал Дитерихс, не колеблясь, решил проводить эти принципы… Предстоящий поход для противобольшевиков являлся своего рода какой-то безумной лотереей, в которой один шанс был против тысячи, нет – десятка тысяч, даже миллиона… Воеводе и Штабу Земской Рати оставалось положиться лишь на свои восемь тысяч бойцов и их противопоставить волнам красного моря, готовящегося захлестнуть последний белый уголок Руси»
[1183].
Несмотря на положительную в целом оценку Правительства Меркуловых, негативно оценивал реформы Дитерихса Вс. Иванов: «На Собор явились не мужи совета и разума, горящие душой исключительно о деле». Правителем всей этой «машкарады» стал «случайно подвернувшийся, бесталанный, ничтожный генерал Дитерихс», с «бегающим, нервным взглядом фанатика»
[1184].
Показательна также и характеристика деятельности генерала бывшим премьером Российского правительства Вологодским. Критикуя генерала за излишний «мистицизм» он, тем не менее, не может не признать его очевидных успехов на политическом поприще: «Дитерихс в Приморье проявляет массу энергии и такту. Он посещает не только разные города Приморья, но селения и станицы, беседует с крестьянами и казаками, что весьма важно для поднятия его престижа, как Правителя и Воеводы, – он всегда производил обаятельное впечатление на тех, с кем ему приходилось встречаться и беседовать. Лично мне не нравится его мистичность и как будто бы показная религиозность»
[1185].
Решающие бои на Приморском фронте начались вскоре после окончания работы Земского Собора и оказались непосредственно связаны с выводом японских войск из Приморья. Дитерихс вполне правомерно решил начать с укрепления позиций собственного тыла, сосредоточив усилия на ликвидации партизанских отрядов, действовавших в крае. Это представлялось важным и для укрепления доверия населения к белой власти, и для восстановления структур местного самоуправления. Отряды «красных партизан» во время событий «недоворота» пытались воспользоваться этим для развития восстания во Владивостоке и Никольск-Уссурийском. Еще в октябре 1921 г. от имени штаба «Южной группы партизанских отрядов» было составлено обращение «К консульскому корпусу», в котором обличались «ужасы белого террора»: «Во Владивостоке, в городе, в котором имеются представители всех цивилизованных стран, под защитой интервенции устраиваются средневековые застенки, где русские граждане среди белого дня хватаются безответственными агентами т. н. Приамурского Правительства во главе с братьями Меркуловыми и бесследно исчезают… Вот пятый месяц как банда, называющая себя приамурским правительством, занимается удушением прав трудящихся. Разогнано Народное Собрание, разгромлены рабочие Профессиональные Союзы, печать не может писать то, что не угодно Меркуловым, и, наконец, они докатились до пыток и расстрелов без суда и следствия». Вывод командования красных партизан был категоричен: «Мы клянемся, что до тех пор, пока не будет свергнуто ненавистное Меркуловское правительство, мы не сложим оружия и будем бороться с ним всеми имеющимися у нас способами»
[1186].
