«Пепеляев и его главнейшие сподвижники были увезены в Сибирь, где в городе Чите и состоялся суд над ними. Сам генерал и десять человек из числа взятых в плен вместе с ним, были приговорены к расстрелу, но этот приговор позже был заменен десятью годами заключения в тюрьме (однако репрессии не миновали генерала Пепеляева, расстрелянного позднее, в 1938 году. – В.Ц.). Судьбе было угодно распорядиться так, что сибирское освободительное движение в 1918 году начато было генералом Пепеляевым в полосе центральной части Сибири, и им же оно было закончено пятью годами позднее, на глухой и безлюдной окраине Русского Дальнего Востока»
[1248].
В дальневосточной эмиграции многие следили за судьбой Дружины, хотя бы уже потому, что, как отмечалось выше, многие из ее участников проживали в Харбине. В дневнике Вологодского (запись от 8 июля 1923 г.) кратко сообщалось не только о «пленении Дружины», но и о возможном сотрудничестве Пепеляева с советской властью (через посредничество его бывшего сослуживца, военного министра Временного правительства автономной Сибири полковника А. А. Краковецкого, перешедшего на сторону РККА). Однако подобные «слухи» не подтвердились. «С падением Пепеляева, – писал в своем дневнике бывший премьер Российского правительства, – не осталось ни единой организованной силы для фактической борьбы с засилием большевиков»
[1249].
Тем не менее на территории Охотско-Камчатского края и Якутии оставалось небольшое количество бывших белоповстанцев и бывших чинов Дружины. Несколько десятков человек ушли в тайгу еще во время падения Амги. Рассеялись по тайге небольшие группы от Чурапчи и Сасыл-сысы. Из района Аяна и Нелькана в тайгу отошли десятки бойцов Дружины, не пожелавших откликнуться на призыв Пепеляева и сдаться РККА. Ушли в тайгу лидеры охотских повстанцев Худояров и Яныгин.
По-разному сложилась судьба этих отрядов. Вот как описывается их ликвидация одним из участников «красного десанта» в Охотск К. Ф. Кошелевым. Заметив, что части гарнизона под командованием Худоярова и Яныгина удалось отступить в тайгу из-за того, что в момент штурма Охотска они были расположены вне города, он отмечал далее, что Худояров (очевидно рассчитывая на поддержку среди местного населения) пытался активизировать повстанческое движение в регионе. «Оставшаяся неразбитая группа белогвардейцев ушла в тундру по стойбищам тунгусов. Открытого боя они не принимали. Пытались восстановить тунгусов и местных камчадалов против воинов красной армии, вели агитацию против нас…».
Примечательно, что для ликвидации белоповстанцев советской власти неизбежно приходилось заручаться не просто поддержкой местного населения, а именно местной знати. И те, кто, очевидно, заявлял о безусловной поддержке «дружинников», теперь заявляли о своей готовности служить большевикам. «Узнав, что влиятельным человеком среди местных тунгусов является их родовой князь, нами были посланы два человека из местных камчадалов с просьбой явиться для переговоров. Спустя некоторое время к нам явился родовой тунгусский князь Громов со своим многочисленным родом, предъявил медали многих русских царей за верную службу и попросил защиты от местных банд… С прибывшими тунгусами мы быстро нашли общий язык. Одарили скромными подарками князя и его свиту, хорошо угостили их обедом, дали около сорока ружей с боеприпасами. Решение наше дать оружие тунгусам было рискованным, но мы знали, что белобандитов, грабивших их, они не будут поддерживать и если не организуют ликвидацию банд, то организуют охрану оленьих стад, что являлось значительной помощью».
В результате деятельность белоповстанцев была обречена. Худояров, отделившийся от отряда, устроился рабочим на японские арендованные рыболовецкие участки, но был вскоре арестован группой красноармейцев. Отряд под командованием Яныгина попытался захватить поселок Иня, но был полностью уничтожен в бою с частями охотского десанта.
Тем не менее до 1928 г. на побережье Охотского моря действовал отряд капитана Индирского (Индигирского). Даже до 1938 г. в районе озера Себен-кюэль отмечались диверсии повстанцев – братьев Захаровых. До осени 1924 г. в сводках Забайкальского отдела ОГПУ упоминались боевые действия повстанцев под командованием полковника Дуганова, пытавшегося выйти из Иркутской губернии в Якутскую область. Очевидно, полковнику удалось выехать из Аяна во Владивосток осенью 1922 г. вместе с корнетом Коробейниковым и позднее он возобновил работу по созданию антибольшевистского подполья в Забайкалье и Приамурье. Но все эти боевые действия не носили сколько-нибудь организованного характера, отличались раздробленностью и не претендовали на роль новых центров антибольшевистского движения.
Что же касается группы генерала Вишневского, так и не достигшей Охотска, то ей удалось дойти до устья р. Гунчи. Было принято решение не возвращаться в Аян и не сдаваться в плен, а договориться с японскими рыболовами, приплывавшими к побережью, о вывозе дружинников в Японию. Позднее к этой группе присоединились еще несколько человек, в том числе начальник штаба Дружины полковник Леонов. Японцы согласились принять группу в качестве рабочих и после окончания сезона рыбной ловли 3 сентября 1923 г. вывезли их в Хакодате. Позднее им удалось вернуться в Маньчжурию («Третьего сентября в 12 час. дня снялись с якоря и уплыли в море, оставив позади себя голодное, холодное и неприветливое побережье Охотского моря»)
[1250].
Рассматривая историю «Якутского похода», закономерно отметить его хронологические рамки, задаться вопросом о его отношении к периодизации Белого движения в России и гражданской войне. Можно ли, в частности, считать окончанием гражданской войны не ноябрь 1922-го, а июнь 1923 г.? Здесь, очевидно, важно учесть следующее.
Если исходить из того, что гражданская война является организованным военно-политическим противостоянием, то при наличии в 1922–1923 гг. военной борьбы политическая составляющая так и не смогла окончательно оформиться. Хотя нельзя не отметить, что попытки ее формирования были предприняты на нескольких народных съездах, в частности Аяно-Нельканском (2 января 1923 г. и 10 апреля 1923 г.), Алданском (26 января 1923 г.) и на последнем Охотском (в мае 1923 г.). Развернутой и завершенной политической программы (заявлений Пепеляева о «народном характере» его власти и его действий было недостаточно) выработать так и не удалось. Правда, в Охотске сосредоточились остатки Якутского Областного управления, однако его какого-либо активного политического влияния на Дружину не проявилось.
