Наконец, решение проблемы о политико-правовом статусе тех или иных политических режимов Белого движения в России тесно связано с определением понятий «социальная база» и «социальный состав» Белого движения. При обращении к данной проблематике необходимо учитыать следующее.
Понятия «социальная база» и «социальный состав» отнюдь не идентичны. В советской историографии делался акцент на том, что «социальную базу» советской власти составляют пролетариат и беднейшее крестьянство, при колеблющемся середняке. Соответственно, социальная база противников советской власти – это представители свергнутых, эксплуататорских классов, среди которых основную массу составляет городская и сельская буржуазия (кулачество).
Боевым авангардом свергнутых эксплуататорских классов выступает контрреволюционно настроенное офицерство, отравленное событиями империалистической войны, а колеблющееся положение занимает то же среднее крестьянство или казачество. Для позиции середняков была характерна, в зависимости от ряда экономических и политических условий (например, недовольство продразверсткой и стремление к свободе хлебной торговли, или же страх перед восстановлением помещичьей земельной собственности), поддержка то белых, то красных. Социальный статус казачества изначально контрреволюционен, однако при ликвидации данного статуса («расказачивание») открывается широкая перспектива к их слиянию с «народными массами».
Советская историография гражданской войны исходила также из тезиса о несоответствии «социального состава» и «социальной базы» красной и белой армий. Признавалось, что и в красной, и в белой армии могли в разное время служить представители рабочего класса и беднейшего крестьянства.
Тем не менее подобное разделение страдает значительной долей схематизма и условности. Не стоит, очевидно, отмечать, что в основе этого разделения лежит односторонне понятый тезис о неизменно «классовом устройстве» любого общества и государства и неизбежности «классовой борьбы», высшей формой которой является гражданская война. Если исходить из неоспоримой правильности марксистско-ленинской методологии, это действительно так. Но является ли данная методология бесспорной?
Анализируя политическую структуру и цели Белого движения в период гражданской войны как альтернативу Советской власти, мы видим, что и прочность и притягательность созданной большевистским режимом модели оказались сильнее, что и способствовало победе «красных» в гражданской войне.
Поэтому, рассматривая причины поражения Белого движения и победы советской власти, следует учитывать специфику политико-правовой системы Советской России, сложившейся в 1917–1920 гг. Необходимо при этом иметь в виду, что военно-политическое положение советской власти отнюдь не было стабильно прочным, оно зависело от множества факторов и быстро менявшейся обстановки. В отличие от своих противников, лидеров Белого движения, явно недооценивавших (как отмечалось выше) степень организованности и сплоченности большевистской партии и РККА, Ленин неоднократно подчеркивал опасность и силу Белого движения, особенно при поддержке, оказываемой белым со стороны стран Антанты.
Особенно часто подобные опасения высказывались Лениным во второй половине 1919 г., в период, когда положение советской власти действительно было критическим. Так, в Политическом докладе ЦК 2 декабря 1919 г. на VIII Всероссийской конференции РКП (б) он отмечал: …Прежде всего, Антанта, победив Германию, при своем плане удушить Советскую республику в России, естественное дело, опиралась на свои собственные войска. И, разумеется, если бы Антанта хотя бы небольшую долю своих гигантских армий, которые освободились после поражения Германии, – если бы она хотя бы только одну десятую долю этих войск могла двинуть настоящим образом против Российской Советской республики, то само собой понятно, что нам бы не удержаться. И первый период гражданской войны в России характеризуется тем, что попытка Антанты своими собственными войсками сломить Советскую республику потерпела крушение. Высадка французских войск на Юге России кончилась рядом восстаний французских матросов…».
Ленин считал, что именно этот фактор («Мы отняли у Антанты ее солдат»), связанный с интернациональным значением российской революции, с перспективами ее перерастания в мировую революцию, сыграл решающую роль. «Когда мы с самого начала говорили, что ставим ставку на всемирную революцию, над этим смеялись и сотни раз объявляли и сейчас объявляют это несбыточным. Но мы за два года получили точный материал для проверки. Мы знаем, что если говорить об этой ставке в смысле надежды на быстрое непосредственное восстание в Европе, то этого не было. Но что эта ставка оказалась в основе своей глубоко верной и что она вырвала с самого начала почву для вооруженного вмешательства Антанты, – после двух лет и, особенно, после поражения Колчака, после ухода английских войск из Архангельска и со всего Северного фронта, – это бесспорнейший исторический факт. Было достаточно самого небольшого количества из имевшихся у Антанты армий, чтобы нас задавить. Но мы смогли победить врага, потому что в самый трудный момент сочувствие рабочих всего мира показало себя…»
[1264].
Примечательна также оценка Белого движения и белых армий лидером партии большевиков. В. И. Ленин, давая характеристику Белого движения и его программных положений, отнюдь не сводил все к его односторонне понимаемой классовой, буржуазной природе. Оценивая степень единства контрреволюционных, антибольшевистских сил, Председатель Совнаркома утверждал, что белым помогает не только Антанта, но и «предатели» из т. н. социалистического лагеря – «меньшевики и эсеры». И хотя степень поддержки антибольшевистскими структурами (в частности, меньшевиками и эсерами) Белого дела была весьма незначительна, Ленин однозначно считал их в одном «лагере». В своем докладе на 2-м съезде коммунистических организаций народов Востока он подчеркивал:
«…Такой неприятель, как Колчак, который имел помощь всех сильнейших держав мира, который имел железнодорожную линию, охранявшуюся сотней тысяч войск иностранных держав, в т. ч. лучшими войсками международных империалистов, как, например, японскими войсками, которые готовились к империалистической войне, почти не участвовали в ней и потому мало пострадали, Колчак, который опирался на крестьян Сибири, самых зажиточных, не знавших крепостного права и потому, естественно, бывших дальше чем кто-либо от коммунизма, – казалось, что Колчак представляет собой непобедимую силу, потому что его войска были передовым отрядом международного империализма.
И до сих пор еще в Сибири действуют японские, чехословацкие и ряд других войск империалистических наций. Тем не менее, опыт больше чем годовой власти Колчака над Сибирью с ее громадными естественными богатствами, опыт, который был вначале поддержан социалистическими партиями II Интернационала, меньшевиками и эсерами, создавшими Комитет учредительного собрания, и при таких условиях, с точки зрения обывательской и обычного хода истории, казался прочным и непобедимым, на самом деле показал следующее: чем дальше продвигался Колчак в глубину России, тем он больше истощался, и в конце концов мы видим полную победу Советской России над Колчаком…»
[1265].
