Напрасные надежды вызвали у Верховного Правителя резкую реакцию. 25 ноября Колчак, через Сазонова, потребовал немедленного отзыва из России Павлу и Гирсы, как лиц, «вступивших на путь политического интриганства и шантажа». Широкую известность получила фраза Правителя о неумении чешских политиков «вести себя более прилично» и об их отзыве из России в случае необходимости. Правда, многим в окружении адмирала была очевидна справедливость «критики», содержавшейся в чешском Меморандуме
[9].
Стремление многих сибирских политиков и военных к переменам объяснялось не столько ухудшением положения на фронте (напротив, Грамота о созыве ГЗС была принята во время успешной для Русской армии Тобольской операции (16 сентября), а проекты государственного реформирования, предложенные казачьей конференцией, сопровождались заявлениями о поддержке Колчака и Вологодского), сколько стремлением сделать систему управления более работоспособной. Расширение полномочий Государственного Экономического Совещания и последующее его преобразование в Земское Совещание представлялись в этом отношении вполне закономерными. Конечно, поражения Белого фронта осенью 1919 года, сдача Омска ускорили кадровые перестановки, способствовали переменам в политическом курсе. И все же вряд ли правомерно говорить о тотальном кризисе власти. Лозунги оппозиции власть вполне могла бы сделать «своими». Возникавшие проблемы можно было преодолеть, опираясь как на военные успехи (в случае развития Тобольской операции или удачной «обороны Омска»), так и на административные перемены. Примечательна в данном отношении оценка событий в дневнике управляющего военным министерством Российского правительства барона А. П. Будберга. В беседе с прибывшим из Парижа в Омск генерал-лейтенантом Н. Н. Головиным (запись от 10 сентября) он отмечал необходимость «смены всего состава Совета министров (кроме Устругова и Краснова (Министра путей сообщения и Государственного контролера. – В.Ц.)) и удаления… Вологодского… К государственной работе должны быть привлечены все деловые и честные люди, без различия партий, но с обязательством временно забыть партийные шоры и исполнять общую государственную программу». Помимо персональных перемен, Головин и Будберг соглашались с важностью введения представительной власти, причем в довольно оригинальной форме: «Нужен открытый и честный разрыв со всем, что желает идти путем черной реакции и повторения смертельных ошибок прошлого; надо, чтобы правые разумно полевели, а левые отказались от своих утопий и подкопов и встали на деловую почву; тогда станет возможной средняя дорожка совместной работы по воссозданию опрокинутых и разрушенных оснований государственной и общественной жизни на новых, здоровых, приемлемых для народа и выгодных народу началах. Тут нечего бояться даже чисто народной Совдепии, ибо она совершенно не схожа с комиссарской Совдепией и не выходит за границу широкого местного хозяйственно-административного самоуправления». Но именно этот распад «центристских позиций» стал очевидным осенью 1919 г.
Эти же мотивы роковых кадровых ошибок, характерные для части военно-политической «элиты» белой Сибири, звучали и в заключительных страницах дневника Будберга, написанных уже после его отставки и переезда в середине ноября во Владивосток (где он вместе с Розановым подавлял «гайдовцев»). По его мнению, правительство отличалось «дряблостью, отсутствием определенной деловой программы», не соответствовало «насущным нуждам» «кондового населения Сибири». Нужны были «продолжительные и широкие реформы», работа «революционного времени». Вместо этого власть занималась бесполезным законотворчеством всероссийского, «имперского» масштаба. «Мы восстановили все министерства, со всеми их деталями и закоулками, но не восстановили власти, не восстановили ее деятельности и ее морального и физического воздействия на население; хотели создать орган высшего, да еще всероссийского масштаба, а получили второстепенные омские магистратуры, забывшие в своем дутом величии о черной земле и ее серых нуждах». Абсолютно не соответствовал должности премьера Вологодский. На его месте гораздо эффективнее работал бы И. А. Михайлов («подпольный руководитель правительственной деятельности»), сумевший в нужный момент поддержать Верховного Правителя. «Исключительная обстановка требовала исключительных людей, а не добросовестных делопроизводителей и усердных просиживателей министерских кресел; нужны были кипучие люди, энергичные, нешаблонные реформаторы и организаторы, способные на настоящее творчество, на создание новых и разумных форм и новых здоровых порядков; нужны были таланты, способные понять, что произошло на русской земле и как нужно строить новую жизнь, отвергнув старые и новые скверны и сохранив все здоровое и разумное, что было в старом и чему научило новое».
Тем не менее, даже после столь пессимистичного прогноза, Будберг полагал возможным добиться перемен к лучшему. Нужно было бы «всеми мерами спасать армию; министерствам бросить Омск, откатиться подальше в тыл и на новом месте отрешиться от омских ошибок и омского размаха и начать настоящую работу по мелкому ремонту и воссозданию разрушенных жизненных частей государственного управления, с минимумом работы в министерствах и максимумом на местах, в самой стране. Исполнение безумно тяжело, быть может, едва ли осуществимо, ибо пожар восстаний, охвативший почти всю населенную Сибирь, почти уничтожает возможность работы среди населения; все восстания сопровождаются истреблением чиновников, священников, учителей и мелкой интеллигенции»
[10]. Осуществились, однако, худшие предположения…
Глава 3
Перемены в Российском правительстве после «омской эвакуации». «Смена курса» в условиях развития военно-политического кризиса белой Сибири (ноябрь – декабрь 1919 г.).
14 ноября 1919 г. – роковая дата в истории всего Белого движения. Падение Омска – столицы белой Сибири и фактически столицы всей Белой России, не могло не вызвать перемен. Сразу после «эвакуации» правительство стремилось объяснить, что неудачи носят временный характер и связаны исключительно с военным превосходством большевиков, а не с ошибками собственной политики. Так, в телеграмме-декларации, отправленной по каналам МИДа иностранным послам еще накануне отступления (11 ноября), говорилось о «временном», «вынужденном оставлении Омска» (проводились параллели с эвакуацией французского правительства из Парижа в 1914 году, когда правительство покинуло столицу, но войска и население ее отстояли). Подчеркивались «высокий моральный дух» войск и «крепнущая в народе ненависть» к «грубым узурпаторам власти – большевикам-интернационалистам». Все это считалось залогом грядущего «пробуждения национального чувства» и «победы над большевизмом». В официальных документах Российское правительство «спокойно взирало на будущее с полной верой в конечный успех» и «твердой уверенностью», что «оно доведет эту борьбу (с большевизмом. – В.Ц.) до победного конца».
