Вино и застольная беседа понемногу превратили все происходящее в пьесу со столь искусно закрученным сюжетом, что трудно было догадаться, чем закончится это действие.
Словесная дуэль с герцогом не прекращалась, и каждая фраза обладала double entendre
[21]
, что не позволяло им оставить французский язык.
Только когда обед завершился, а слуги покинули комнату, Канеда позволила себе воскликнуть:
— Это самая изысканная трапеза в моей жизни!
— А я надеялся, что вы скажете — одна из наиболее интересных.
— Ну, об этом можно не говорить! Маша беседа доставила мне совершенно неописуемое удовольствие.
— И мне тоже, — сказал герцог. — Откуда у вас такие познания?
— Полагаю, потому, что я получила хорощее образование.
— Едва ли в нем можно видеть истинную причину.
— Тогда в чем вы ее находите?
— Депо в том, что вы думаете. Лишь немногие женщины способны думать о чем-то, не имеющем отношения к ним самим.
— Так утверждает ваш собственный опыт?
— Опыт многих мужчин. Канеда, я хочу сказать, что вы в этом отношении уникальны.
Он впервые назвал ее по имени после начала обеда; только претенциозная дура стала бы настаивать на том, чтобы к ней обращались «мадемуазель», и Канеда смолчала.
Она чуть насмешливо улыбнулась.
— Я благодарна вам за подобную оценку. Мне приятно быть непохожей на всех.
— В это я поверю охотно, ведь вы действительно ни на кого не похожи — так что мне даже трудно описать это.
— Вы могли бы сказать то же самое о себе. Конечно, вы не похожи на других мужчин и знаете об этом! А я думаю — если вы действительно откровенны, — это искусственное различие, как и положение, в котором вы рождены.
— Вы обвиняете меня в том, что я играю какую-то роль?
Канеда пожала плечами.
— Если вам нравится это выражение. На мой взгляд, все мы играем — так или иначе.
— Но некоторые делают это в большей степени, чем другие, как вы сейчас.
— Я не понимаю, почему вы все время повторяете эти слова.
— Потому что они очевидны. Вы играете свою роль очень искусно, но этим меня не обманете!
— Зачем мне это?
— Именно это я и хочу узнать, причем из ваших собственных уст.
Он вновь проявил утонченную восприимчивость, заметила Канеда, посчитавшая подобный поворот событий опасным для себя.
— Давайте вернемся в гостиную, — предложила она. — Мне бы хотелось увидеть то, что вы успели написать по обучению лошадей. Эта тема очень интересует меня.
Ничего не ответив, герцог поднялся следом за ней, и они неторопливо направились в гостиную.
Теперь шторы были задернуты, пламя высоко взмывало над поленьями, комната сделалась уютной и романтичной.
Слуга закрыл за ними дверь, и Канеда шагнула вперед, протянув руки к огню.
— А ночами все еще холодно, — сказала она. — Мне нравятся эти толстые бревна. Я всегда знала, что на луне холодновато.
С улыбкой она повернула голову к герцогу и обнаружила его ближе к себе, чем ожидала… Выражение на его лице заставило ее сердце подпрыгнуть.
Когда она справилась с собой, герцог промолвил — так тихо, что Канеда едва расслышала его:
— Бы так очаровательны… невозможно красивы.
— Мне приятно слышать… что вы так думаете. — Несмотря на все старания говорить непринужденно, она едва выдавила застрявшие в горле слова.
— Я всегда думал, что подобная вам женщина должна найтись в этом мире, — продолжал герцог. — И, должно быть, вы приснились мне, потому что сегодня я понял, что уже где-то видел вас.
Канеда вздрогнула, ощутив укол страха.
Она уже подумывала о том, что у старого герцога мог храниться портрет ее матери; в таком случае именно черты Клементины его сын узнал в лице Канеды.
Она не ответила, и он сказал:
— Что мне делать с вами? Сколько времени вы можете провести у меня… что я почувствую, когда вы покинете замок?
В голосе его послышалась неожиданная серьезность, совершенно не отвечавшая намеченной ему роли. Канеда отступила от него на несколько шагов.
— Я же сказала вам, что я здесь мимолетный метеор. И зачем нам тревожиться о том, что будет завтра?
— Действительно, зачем, когда у нас впереди ночь?
Он подчеркнул последнее слово, и Канеда вдруг испугалась.
Герцог не шевельнулся, но она отгородилась от него руками, словно отражая натиск.
— Пожалуйста, — сказала она. — давайте лучше поговорим о… наших лошадях.
— А я хочу говорить о вас.
— Нет… прошу вас… не надо.
— Почему же?
Он пододвинулся чуть поближе. Канеда хотела еще немного отступить, но наткнулась на кресло, преградившее ей дорогу.
— Если вы будете назойливым, — сказала она, прежде чем герцог успел заговорить, — я пожалею о том, что осталась.
— Я сомневаюсь в этом. — заметил герцог. — За обедом вы наслаждались нашим разговором не меньше меня. А теперь мы одни, и никто не помешает нам.
— Вы… пугаете меня, — негромко сказала Канеда.
— Зачем это мне?
— Я… Я не знаю… Но вы делаете… это. Прошу вас… прошу.
После недолгой паузы герцог промолвил.
— Поглядите на меня! Поглядите и меня, Канеда! Я хочу видеть ваши глаза.
По какой-то причине, неясной даже ей самой, Канеда знала, что не смеет взглянуть ему в глаза.
Она приподняла руки. но он повторил негромко, но настойчиво:
— Поглядите на меня!
Это был приказ, и. подобно Ариэлю, она не смела ослушаться.
Повинуясь, она подняла голову и заглянула ему в глаза.
На мгновение оба они застыли. А потом для Канеды исчезло все: комната, свечи, замок, окружавшие их перспективы.
Остались только его серые глаза, заполнившие собой всю вселенную.
Канеда шевельнулась — или это сделал герцог… она знала лишь, что, удерживая ее взглядом на месте, герцог обнял ее и прикосновением губ завершил плен.
Ощущая все это, каким-то краем сознания она понимала, что не хочет ничего другого и одновременно почему-то страшится — это было буквально каждый момент их знакомства.
Канеду еще никогда не целовали, но именно так она все и представляла себе… герцог привлекал ее к себе все ближе и ближе — и вдруг они как бы соединились.
