— Вы делаете вино. Неужели лозы действительно заражены филлоксерой? Элен кивнула.
— Началось все лет пять назад и становится все хуже и хуже. Похоже, мы ничего не можем поделать.
Кузина дала ясно понять, что ситуация довольно серьезная.
— Но должно же найтись какое-то средство, — сказала Канеда.
— Можно только затопить виноградники, но этого нельзя сделать на склоне.
— А что же будет тогда? Элен немного помолчала, а потом ответила:
— Мы не сможем жить здесь, замок придется закрыть. Не знаю, куда мы тогда направимся и что предпримет papa, ведь доход нам приносит только вино.
Все было понятно: бабушка написала Гарри от отчаяния.
Можно было даже не упоминать, что без приданого Элен не возьмет за себя ни один француз, а Арман, будущий наследник титула графов де Бантом, не найдет себе невесты в семье, имеющей доход.
На ее глазах словно бы рушилась прежде несокрушимая твердыня… Канеда представила, как расстроилась бы сейчас ее мать.
— Но не стоит унывать, — поспешила успокоить кузину Элен. — Восхитительно, что вы приехали… потом, ты просто прекрасна! Нам всегда говорили, что ваша матушка была первой красавицей во всей семье, и теперь я вижу, что так оно и было. Завтра я покажу вам портрет тети Клементины.
— Значит, в замке есть ее портрет? — с интересом спросила Канеда.
— Их несколько, — ответила Элен. — И все спрятаны, чтобы не расстраивать grand-pere, но мы достанем их; и я думаю, если вы Попросите, grand-mere обязательно разрешит вам увезти один портрет в Англию.
— Мне бы хотелось этого, — согласилась Канеда.
— И я хочу, чтобы ты рассказала мне о своей матери, — попросила Элен. — Я уже говорила, что ее история всегда казалась мне самой романтичной; это нужно суметь — убегать из-под венца: платье готово, приданое упаковано, дом полон гостей и подарков.
Канеда улыбнулась.
— Она полюбила.
— Понимаю, — кивнула Элен. — Это так чудесно, любовь дала ей силы расстаться с близкими людьми… и с герцогом тоже.
Канеда вновь улыбнулась.
— Если любишь, титулы не имеют значения.
— Именно это и доказала тетя Клементина. Однако у меня самой — если бы мне предстоял брак с герцогом — ни за что не хватило бы отваги бежать с простым человеком.
— О, ты поступишь, как моя мать, если встретишь человека, которого полюбишь по-настоящему, — .сказала Канеда.
Элен улыбнулась ей, но Канеда видела, что не убедила двоюродную сестру.
Каждая благородная девица во Франции стремилась иметь свой собственный замок и безукоризненное общественное положение.
Вот это герцог де Сомак и предложил ее матери, однако она бежала с не имеющим даже гроша за душой англичанином, лишенным титула и даже перспектив на получение оного.
Канеда вдруг поняла, что без этой встречи с герцогом так и не сумела бы по-настоящему оценить все то, от чего отказалась ее мать.
Канеда знала, как они были счастливы с отцом; однако она помнила и об их бедности, о том, с каким трудом им удавалось свести концы с концами. И как ограничивал себя отец, не имевший возможности сесть на собственного коня, на котором не стыдно было бы показаться в обществе.
Но некая часть сознания Канеды никогда не уставала напоминать ей — с той поры как она повзрослела: «А стоило ли отказываться от стольких благ, maman?»
Она имела в виду не только герцога, но и богатых и могущественных Бантомов, владельцев многих акров земли в Перигоре и великолепного замка.
Иногда, сидя возле матери, которая разглядывала свое вышедшее из моды и едва ли не протершееся платье и гадала, как продлить ему жизнь, Канеда хотела спросить ее:
— А стоило ли, maman, отказываться от стольких благ ради papa, пусть он у нас и очень милый?
Теперь она понимала мать, с ужасом осознавая, что открыли ей эту науку поцелуи герцога, когда она пребывала во власти неведомых прежде чар, заставивших позабыть буквально обо всем, кроме него самого.
Ей вдруг подумалось, что, если бы герцог оказался нищим младшим сыном — как и ее отец — и попросил ее руки, она бы ответила ему согласием.
Это была любовь, и хотя разум пытался бороться, она понимала теперь, что безнадежно, навсегда влюбилась в человека, за которого никогда не сможет выйти, потому что он женат.
В герцога де Сомака!
Глава 6
Протянув руку, comtesse велела Канеде сесть возле себя.
— Я хочу, чтобы ты, рассказала мне о своей матери, моя дорогая, — сказала она.
Канеда задумалась.
По дороге в замок она заготовила много слов; однако ее отношение к родственникам — в особенности к grand-mere — успело уже перемениться.
И она произнесла:
— Maman была очень, очень счастлива с моим отцом, но иногда она тосковала по своим родным, в особенности по вам, grand-mere.
Канеда заметила слезы в глазах бабушки, прежде чем та успела ответить:
— А как мне ее не хватало! Когда-нибудь и у тебя будут дети, и ты поймешь, что это такое; ведь видишь ты их или нет, нельзя перестать вспоминать о них… и любить.
Боль в ее голосе была неподдельной, и, не желая быть грубой, Канеда спросила:
— А как могло случиться, что вы игнорировали maman все эти годы и даже не отвечали на ее письма?
Она подумала, что более всего мать была ранена тем, что письмо, сообщавшее о рождении сына, вернулось к ней неразрезанным.
СотЬеззе вскрикнула, словно бы от боли.
— Канеда;тебе придется поверить мне на слово. Дело в том, что я узнала об этом письме и о том, что его вернули, много лет спустя.
— Как могло такое случиться?
— Твой дед был ужасно расстроен и рассержен бегством Кпементины, однако, по-моему, он простил бы ее, если бы не герцог Сомак. Он то захлебывался яростью оттого, что оказался в столь глупом положении на собственной свадьбе, то впадал в уныние и отчаяние, которых я не могу описать: ведь он воистину утратил любимую.
Сomtesse глубоко вздохнула — ей явно было трудно вспоминать о столь прискорбных событиях.
— Я не сомневаюсь, — продолжала она, — именно герцог виноват в том, что твой дед стал таким неуравновешенным… Никто не мог даже упомянуть при нем имени твоей матери, чтобы не вышел скандал.
Канеда молчала, думая о том, что мать ее считала себя забытой и выброшенной из памяти.
— Секретарь твоего деда, прослуживший у нас много лет, человек преданный, был глубоко расстроен происходящим и, когда пришло письмо от твоей матери, отослал его назад, дажене известив ни меня, ни графа.
