— Хабаров, — вырывается она. — Хабаров, нет! У меня ребёнок спит в соседней комнате!
Слово ребёнок пробивается в мозг словно через толстый слой ваты. Я как раз прикидывал, трахнуть Любку прямо на полу, или таки проявить силу воли и донести до комнаты и нате — ребёнок. И правда же, есть ребёнок. Девочка, спит, сам принёс. И стонать хочется от огорчения. И уговаривать… Но нет, до такой степени я не пал. Все будет, нужно только чуточку подождать. А ребёнок… Я вдруг остро стал понимать сторонников чайлдфи.
— Зараза ты, — говорю я, беззлобно впрочем.
Беззлобно, потому что понимаю — за этот вечер я продвинулся за этот вечер больше, чем за десяток лет. Я почти умиротворен. Ещё бы член уложить и вообще прекрасно.
— Зато ты, Хабаров, молодец.
Я широко улыбаюсь, чего скрывать? И правда ж молодец…
— Я тебе приснюсь, — предупреждаю я. — И сон будет очень неприличным, имей ввиду.
— Иди уже…
И дверь открывает, даже книксен отвешивает. Я проходя мимо ловлю её лицо за подбородок и коротко, но крепко чмокаю Любку в губы. И ухожу, посвитывая.
— Утром сон расскажешь?
Дверь закрылась и оставила меня в кромешной темноте. Ну и хрен с ним, все равно настроение отличное. Иду, вдруг спотыкаюсь, падаю на нечто твёрдое, бугристое, пахнущее землёй и точно инородное, утром никаких препятствий я здесь не видел. Щупаю — морковь. Морковь, бля! Целая гора. И я лежу на этой горе моркови и смеюсь, хорошо, что дурку вызвать некому.
Глава 11. Люба
В аду наверняка заведён персональный котёл для таких мужиков, как Хабаров. Но я уверена, что и там они устроятся с самым превеликим комфортом — среди местной нечисти наверняка есть особи женского пола. А следовательно, им наступил пиздец. Как мне. Как всем бабам.
Я дверь за Хабаровым закрыла и заперла на все замки. Еле как подавила соблазн проглотить ключ — постучит если вернувшись, я ведь пущу… остановило меня то, что все равно есть три запасных ключа, а глотать столько железа наверняка для пищеварения не полезно. И потом, первый этаж, окна… Я слышала, как Хабаров смеётся. Вот чего он ржёт, победу надо мной празднует? Так я ещё не сдалась…
Затем прокралась к окну и тихонько выглянула за занавеску. Двор мой темен, но на по пути к дороге он попадёт под свет, который падает от уличного фонаря. Попал. Идёт и морковку грызёт, гад. Морковь ещё такая… неприлично гигантская. Хотя, мне сейчас все неприлично, я когда сексом занималась в последний раз? И вспомнить то не могу.
Заглянула к Маришке — спит, раскинувшись поперёк дивана. Всё хорошо, все под контролем. В душе включила воду попрохладнее. Раздевшись обнаружила то, что в принципе и так чувствовала — трусы мокрые. И внизу живота тянет буквально. И свихнувшийся рассудок шепчет — ну, чего ты ломаешься… переспи с ним разок. В конце концов, хотя бы для здоровья…
— Нет, — сказала я своему рассудку и отражению. — Я знаю, чем этот разок закончится.
Полезла под воду. Мыться я привыкла очень быстро — бойлер с горячей водой всего на пятьдесят литров, даже ванну не получается набрать. Споласкиваемся в душе, а если хочется длительных водных процедур идём к маме, в баню… Сейчас горячую убавляю почти полностью, и поэтому мёрзну под водой целых двадцать минут. Потом идёт совсем ледяная, и я повизгивая сдаюсь. Зато протрезвела немножко, повыветрились из головы феромоны и прочие бякости, так на мой мозг влияющие. К Маришке нужно, под тёплый бочок.
Натягиваю одеяло прямо на голову, будто от себя самой спрятаться хочу. Жаль только не выходит. И голосок этот противненький внутри черепушки свербит нашептывая — один раз только… Ну, правда, можно подумать девочка.
— Ну и что, что не девочка! — сердитым шёпотом отвечаю в тёмную теплоту одеяла. — Он же меня уничтожит! Я видела это, десятки раз видела! Ему влюблять в себя даже не нужно, оно само случается! Он развлечется, наиграется, уедет, а мне потом что, в окно выходить?
Ехидный внутренний голос шепнул, что если я выйду в окно, то просто упаду в грядку с морковкой, за что бабушка меня конечно же не похвалит. Маришка заворочалась, напоминая мне, что сейчас явно не лучшее время спорить со своим свихнувшимся от нехватки секса рассудком. Завтра… в поле, блядь.
— Выйду в чисто поле с конееем, — шёпотом пропела я, понимая, что шарики окончательно заехали за ролики.
А потом стянула с головы одеяло, уткнулась носом в дочкину сладкую макушку и приказала себе спать. И даже уснула. А снился мне Хабаров, вот же подлец, накаркал. И сон был весьма предсказуемый. Во сне я проснулась, на все плюнула, даже про ребёнка не вспомнила, и пошла к Хабарову в чем спала, в футболке, трусах, босиком. Пришла значит, стучу. Он открыл. Голый совсем, да… И такой, ну… впечатляющий в общем.
— Пришла? — просто спросил он.
Я кивнула. А чего юлить, и правда ж пришла. Он пропустил меня вперёд, я прошла мимо, задев головку члена бедром. Говорю ж — очень выдающаяся штука была. А я как назло совсем не понимала, что сплю. Обычно понимаю, а тут зараза… В общем все, как взаправду, если не считать, конечно, огромного члена.
— Ну, раз пришла…
Шагнул ко мне сзади, футболку задрал, обмацал меня всю самым что ни на есть обычным способом, торопливо, жадно б я сказала, ещё немного и больно. Но за эту черту не перешёл. А я только и думаю о том, что вот это самое… огромное сейчас во мне будет и плавлюсь. Кричать хочется от одного только предвкушения. А потом мужские руки сдергивают с меня трусы. Тоже без церемоний совершенно, даже не снимают, они так и остаются где-то на уровне коленок, не могут упасть, потому что я ноги немного раздвинула, выгнула попу, опираясь о подоконник, чтобы удобнее…
— Сейчас, — сказал Хабаров.
И рука накрыла мою промежность. А потом… потом я проснулась. Лежу, в потолок смотрю, глазами хлопаю. Утро уже, светает, потолок родной до каждой трещинки знакомый, паутина вон в углу у двери, сколько раз обещаю залезть и смести её щёткой, забываю. И медленно понимаю — сон был. И обидно так, что хоть ори. Ладно бы хоть досмотрела. В трусах снова влажно, эдак чистого белья не напасешься… А самое главное, у меня ладонь в трусах. Угу, прямо так и лежу, пиписю ладонью придерживаю, словно украдёт кто. А в метре от меня лицом в подушку сопит Маришка.
— Пиздец, — говорю шёпотом.
Все, больше никакого совместного сна, до тех пор, пока не найду себе любовника. Ещё не хватало перед дочкой опозориться. Встаю тяжело, словно столетняя старуха, иду на кухню. Нет сил заварить чайник, просто пью воду прямо из под крана… А потом снова себя убеждаю.
— Ничего от тебя не останется, — втолковываю себе. — А он наиграется… ты сто раз это видела, Люба. Уедет, а ты останешься, с полями своими, дочкой… Только в глазах местных станешь миллионерской подстилкой.
Последнее звучало особенно внушительно. А ещё — воскресенье. Я задницей чую, приедет Хабаров. Едва дочка просыпается, хватаю её за руку и бегу к родителям. Прятаться.
