Створка окна тихонько открывается внутрь. Я весь подаюсь туда и нос к носу сталкиваюсь… с бабкой. Луна вылезла, в её холодном свете чётко видно каждую морщинку на лице церберши, тонкую длинную косу, которую она заплела на ночь, ночнушку в цветок, и торчащие из под неё худые ключицы.
— Церберша, говоришь? — шепчет бабка.
— Ой, — отвечаю я.
Ничего другого в голову и не приходит. Она… она за кончик носа меня схватила. Старая, пальцы тонкие, а силы — немерено. А я, блядь, в такую ситуацию ещё ни разу не попадал.
— Только попробуй заверещи, — продолжает она. — Ребёнка напугаешь. Понял?
— Понял, — отвечаю я.
— Будешь дёргаться сливу сделаю. Знают миллионеры, что такое слива на носу?
— Знают…
Я хотел кивнуть, но не смог — нос в плену. Стою, не шевелюсь.
— Будешь рыпаться, Жорику позвоню. Усек? — я не понял, кто такой Жорик и зачем ему звонить, но на всякий случай согласился. А ещё потому, что обижать бабушек нельзя, даже если они такие свирепые, особенно, если это бабушка такой важной для тебя женщины. А бабка продолжила. — Чтобы я тебя тут больше не видела. Не для тебя она, своих бы тараканов разогнать. Езжай на свои Мальдивы и дорогу сюда забудь. Понял?
— Нос отпустите, — попросил я. — Мне больно. И никуда я не поеду… Любке не пять лет, сама решит. А я буду здесь столько, сколько сочту нужным. В конце концов я ещё урожай не собрал, и вообще никуда не спешу.
— Вот гад, — выругалась бабка. — А ну пошёл вон пока Жорика не позвала!
И нос мой отпустила, потом осторожно окно закрыла, хотя я думал хлопнет. Ах да, ребёнок же спит… Я нос потёр — как бы не пришлось завтра с красным ходить и потрусил обратно к машине. Нужно новый план придумать.
Глава 21. Люба
Теперь я с полным успехом могу сказать — все мои беды от Хабарова. Потому что если бы я не проснулась ночью от его стука, то ничего бы этого не случилось. Нет, проснулась же, выслушала короткий разговор с бабкой, повздыхала в подушку. Хабаров ушёл, с ним и мой сон. И черт меня тогда дёрнул выйти на улицу. Чего я ждала, того, что он сидит там под кустом с покаянной речью и билетами на Мальдивы? Угу, ещё и с уткой, и с женой до кучи. Я вздохнула. Тихонько прокралась, чтобы бабушка не проснулась, она и так вся на нервах, и пошла.
На улице тишь да гладь, только от дома культуры еле слышно музыку. Время уже совсем позднее, значит скоро закончат и Таська освободится. У неё в гримерке всегда есть водка и сигареты, а ещё — бабское плечо. Всё это сейчас мне необходимо, не бабушке же рассказывать, как мне Хабарова хочется, а нельзя. Значит поеду к Таське.
Джип свой я бросила у здания сельсовета, под насмешливое фырканье Анжелки. Она вообще так довольна, словно это не я без мужика осталась, а она миллион выиграла в лотерею, ну, или миллионера. Ходит сейчас в лучших подружках у голливудской жены Хабарова, все шепчет ей, шепчет… Так вот джип — его не было. Деревня у нас пусть и не очень многочисленная, но площадь занимает солидную и идти пешком мне просто лень. Достала велосипед, он у бабки в гараже стоит, вместе с гробом. Велосипед мой, школьный.
Села значит, поехала, кручу педали, думаю грустные мысли, матерюсь на кочках — не видно в темноте ни хрена. Дорогу привычно срезаю, у нас в деревне миллион секретных тропок. И вот тут то меня фортуна и догнала. Догнала — нагадила. С этой стороны деревни поля поступали вплотную, начинались почти сразу за огородами и лесопосадкой. И оттуда мне послышался лязг. Вот что там может лязгать в середине ночи? Местной алкашне и в обычные дни тут делать нечего, а сейчас и подавно — на дискотеке все. Может, телёнок сорвался с верёвки и бродит? А чем гремит?
Я похлопала себя по карманам, может, Жорику позвонить? Одно поле уже сожгли, мало ли… Но телефон остался дома, сразу не взяла, а потом не стала заходить из боязни разбудить бабушку и дочку. И я решила проверить. Круг небольшой, маньяков у нас отродясь не водилось, а если бы были, то тоже бы на дискотеку бы ушли. Поэтому я съехала с тропки на пыльную проселочную дорогу и поехала к полю.
Оно загорелось буквально на моих глазах. Если бы я успела чуть раньше, возможно даже поджигателя бы поймала. А сейчас стою и не знаю, что делать, телефона нет, даже Хабарова нет, который мог бы любезно со мной на пару тушить поле пиджаком за тысячу долларов. Ночь, я стою, и поле светится — горит.
Лихо развернула велосипед, чтобы ехать за помощью и упала прямо пыль. Она бензином пахнет, запах пристаёт к волосам, одежде, неважно, потом отмоюсь, сейчас главное на помощь позвать. Когда увидела впереди фары — обрадовалась. Остановилась, руками машу… дура, одним словом. Тем более машина полицейская, в ней Жорик, никогда ещё так ему рада не была.
— Поле горит! — крикнула я. — Вызывай пожарных!
Он вышел из машины, на меня посмотрел, фуражку свою в руках помял.
— Любовь Яковлевна, — позвал он, я ещё удивилась, чего так официально, мы же в школе вместе учились. — Садитесь в машину, пожалуйста.
— Пожарных надо вызвать!
— Вызвал, — терпеливо ответил он. — Сейчас приедут. Садитесь.
— А велик?
— Завтра бабушке отвезу.
Я плечами пожала, велик откатила в сторону и прислонила к столбу, чтобы пожарным машинам не мешал. Поле горит все ярче, надеюсь они скоро приедут, иначе мы в этом году вовсе без урожая останемся, и тогда меня точно из старших агрономов разжалуют, а прибавка к зарплате — семь тысяч. Для меня ощутимый бонус. Плюс да, все злорадствовать будут, это вынести тяжелей всего. С этими мыслями я в машину и села.
— Ты бы лучше поджигателя ловил, — вздохнула я. — До дома я сама доеду.
— Так это, — смутился Жорик. — Я уже поймал… в участок едем.
Участок это дом, который выделен под полицейские нужды. В нем две камеры с решетками, как положено, в основном в них отсыпаются алкаши, которые слишком уж перебрали. Серьёзных преступлений у нас не бывает, если что — приезжают опера из райцентра. И я даже не поняла сначала, что в Жоркин обезьянник именно меня везут.
— Жор, — попробовала спорить я. — Ты не можешь… как так? Мы с тобой почти тридцать лет знакомы…
Тем временем машина подъехала к дому, который изображает полицейский участок. Обычный жилой дом, только решётки на окнах и дверь железная. Ну, две камеры ещё, одна из них для меня. Жорка меня за руку взял, впрочем, весьма деликатно, в камеру провел и дверь закрыл на замок. В соседней камере, мне через решётку видно, спит Степаныч, он каждую дискотеку трётся возле клуба и у молодёжи выпрашивает выпивку. Сегодня, видимо, ему повезло, в отличие от меня. Я вздохнула.
Жорка прошёл в свой кабинет, оттуда некоторое время доносился его бубнеж — по телефону говорит. Степаныч во сне причмокивает, может, водка снится… Я сижу думаю, что Жорка меня отпустит. А если не отпустит, то бабушка проснётся утром, узнает в чем дело, придёт и отходит его клюкой, будет знать.
