— У меня машины нет, — робко возразила я.
— Папину возьми. Он как раз вчера колесо прикрутил, чтобы за лекарствами ехать.
Папа год, как вышел на пенсию, и разбирать и собирать машину его любимейшее занятие. И меня вовсе не радует, что вот именно сегодня машина стоит целая. А мама аккуратно, чтобы не задеть пирог, обворачивает форму полотенцем — чтобы не я обожглась и не остыло раньше сроку.
— Ну, что встала? Полотенце в машине оставь, а то не солидно дарить в нем.
И пирог мне в руки сунула. Греет, через полотенце, пахнет умопомрачительно.
— Мам…
— Никаких мам, — жёстко сказала она, вдруг напомнив мне, что она дочь бабули, и когда нужно может быть такой же жёсткой. — Взяла и пошла. Яш, ключи от машины ей дай! И не забывай… нужно уметь принимать помощь, и благодарить за неё, какой бы ты не была гордой.
В замкнутом пространстве машины пирог паз вовсе невыносимо. И вызывал отнюдь не аппетит, а скорее — злость. Я злилась на себя, на маму, на Хабарова, на хренов пирог, на дурацкую ситуацию. Еду, солнце глаза слепит, папину старую машинку подкидывает на каждой кочке, а все встречные мужики руку поднимают, приветствуют, думают — отец. Я грущу. Еду, потом снова грущу. Ещё немного репетирую, самую малость. Можно например пирог подкинуть и сбежать. Можно вручить пирог, как великую милость богов. Можно наступить себе на горло и сказать спасибо…
— Люба, ты слабачка, — сказала я сама себе и чихнула от пыли, которая сразу же забилась в дырявую папину машину. — Просто представь.
Я притормозила и приткнулась к обочине — отчего бы не потянуть время? Откинулась назад на сиденье, ноги задрала, как руль позволил, и закрыла глаза. И представила себе. Что если… Если бы Хабарову было бы все равно? Вот приехала к нему моя маленькая девочка на велосипеде, который не забыть бы забрать, приехала, а ему все равно. И он просто отвёз бы и отдал её отцу. Маришки родному отцу. А почему бы нет? Как сказал Жорик… он же папа.
И тогда то вот… жопа бы настала, круглая такая, здоровая. Лёшка, который когда-то самым родным казался, просто увёз бы мою дочку. Нет, я не верю в то, что она ему нужна, но он же упорно верит в то, что с меня денег можно вытянуть, и тянул бы, до победного, а я бы словно белка в колесе крутилась бы и занимала у всех. Нет, нужно держать свою девочку крепко и никому не позволять её обидеть.
Представила, подумала, поехала. То, что его временный дом обжила жена, я уже в курсе. Кумушки доносили, хотела я это слышать или нет. Жена пока никуда не делась. Поэтому я поехала сразу к дому на озеро, там по крайней мере народу нет, а общественность я теперь не очень жалую. Ворота стоят нараспашку, народу и правда, никого, даже рабочих нет. Хотя выходные вроде как, кончились, одной мне на работу не нужно — временно отстранили. Въехала — велик дочки стоит прислоненный у стенке. Жара и пирогом пахнет невыносимо.
Дверь машины скрипнув открылась, иногда она заедала и приходилось открывать с пинка. Вышла, пирог свой прихватила, стою. К счастью, стучаться и кричать не пришлось, барин вышел на крыльцо собственной персоной. Руки в чем-то белом, плечи припорошены строительной пылью, зато топлес, я помимо своей воли немного залипла.
— Привет, — меланхолично протянул он и руки вытер воняющей химией краской. — От чего тебя спасать сейчас?
— Не от чего, — сглотнула я, вспомнив вдруг, какая гладкая его кожа, коснешься языком, чуть солоновата на вкус.
— А это чего у тебя?
Потянулся ко мне всем полуобнаженным телом, хищно втянул носом воздух.
— Пирог… Я хотела сказать тебе, спасибо, Хабаров! Спасибо, что спас и… мама тебе пирог испекла.
Пирог у меня Хабаров отобрал и пошёл в дом. Потом обернулся и меня за собой поманил, я пошла за ним послушно. Кухня большая, не пустая, мебель уже почти вся установлена, но кажется все пустынной и необжитой. На столешнице ножик копеечный из местного магазина, нелепо смотрится на дорогущем мрамор. Им он пирог и разрезал, откусил кусок, даже зажмурился от удовольствия. Я сглотнула — пирог реально очень вкусный.
— У тебя жена приехала, — то ли просто констатировала факт, то ли обвинила я.
— А у тебя муж, — пожал плечами он и откусил махом ещё полкуска. — Фкуфно.
Я кивнула — и правда же вкусно, не поспоришь. А Хабаров посмотрел на меня лукаво, чего у него такое настроение хорошее? Хотя это не у него в жизни жопа, у меня.
— У тебя взгляд какой-то голодный, — задумчиво пробормотал Хабаров. Отрезал кусочек раза в три тоньше своего и мне протянул. — Кушай на здоровье.
Я откусила. Жую, думаю, как-то все неловко и смешно. То трахались за каждой копной сена в колхозе, то вот стою и сказать не знаю что. Уходить нужно…
— Я пойду, — сказала я. — Спасибо ещё раз.
Половинка абрикоса оказалась неожиданно сочной, хотя о чем я, это же мамин лучший пирог… сок брызнул, запачкал мне ладонь и подбородок.
— Слушай, — решился Хабаров. — Ты в курсе, что ты с удовольствием предавалась запретной страсти с женатым мужиком? При том, что была замужем. И да — об этом все знают.
— Да, в курсе, спасибо, что напомнил.
— А ещё ты сидела в обезьяннике и про это тоже все знают, вся деревня просто гудит на ушах стоит.
— И это помню, — процедила я.
Хабаров улыбнулся, показав все тридцать два сверкающих зуба. К кончику носа крошка пристала… И вообще и правда, чего он так доволен?
— Я тут подумал… Репутации, о которой ты так пеклась настала конец. Прямо не репутация, а какашка втоптанная в грязь. Да не морщись ты, я по факту говорю. Зато есть несомненные плюсы. Твою репутацию не испортит уже ничто! Так что… пошли трахаться, а Люб?
И смотрит на меня глазищами рыжего кота из популярного мультика. Мне ему по роже дать захотелось, с размаху. Может даже — кулаком. А потом…потом я подумала. Вот чего я кому этим поступком докажу? Ничего, никому. А заниматься сексом с этим самым храбрейшим героем из всех подлецов просто невыносимо здорово.
— А пошли, — согласилась я, и футболку стянула.
Пропадать, так с музыкой.
Первое, что я увидела, переведя дыхание — розовые розы. Синие незабудки и прочие прелести, которые я с таким удовольствием собственноручно клеила так недавно. А кажется — миллион лет назад, столько всего успело случиться вдруг. Лежим на полу, правда Хабаров обжился здесь более менее, так что предавались порокам мы на надувном матрасе жизнеутверждающего салатового цвета.
— Как тебе обои? — спросила я потянувшись.
Хабаров перевернулся на бок, сбросил прядку волос, что выбилась из растрепавшейся причёски на мою грудь, и чмокнул меня в ложбинку, цокнул языком удовлетворённо, подмял меня, обнял крепко, хоть и жарко. Я пискнула, но терплю.
— Лучшее, что я видел, — сказал он без тени сомнения в голосе. — Что делать будем?
