В один из дней я увидела Алика. Точнее, его автомобиль. Я сидела на подоконнике в конце нашего унылого коридора, возле высокой чахлой пальмы в деревянной кадке, слушая, как шумит протекающий бачок в одном из туалетов, смотрела, как резвится на улице июнь. И увидела автомобиль. Он был украшен шарами и лентами, я поняла вот он — час икс настал. Если бы. если бы моя жизнь текла по-прежнему, то сейчас я бы металась по своей квартире, словно запертая в клетке, и терзалась, рвала бы своё сердце мыслями о том, что Алик сейчас с теми, кто ему нужнее, чем я. А сейчас испытываю лишь любопытство. И самую маленькую толику грусти, обездоленной, ненужной, пустой. Я думала было уйти, спрятаться в палате, но любопытство удержало меня на месте. Минуты текли, я сидела и ждала. Наконец, моё терпение было вознаграждено. Хлынула из здания роддома небольшая наряженная, с цветами в руках толпа. Почти всех их я знала. Близкие друзья Алика, его родители. А ведь когда-то его мама, ласково похлопывая меня по плечу, шутила, что ждёт уже внуков. Дождалась. Но не от меня. Вика была в лёгком свободном платье по колено, вырез его чуть приоткрывал налитую, наверняка полную молока грудь. В руках её был пышный букет, на лице улыбка. Она счастлива, а обо мне и не думает. А Алик. держит в руках свёрток. Лёгкий, кружевной, украшенный синими лентами. Мальчик, значит. У меня почему-то перехватило дыхание, на глаза навернулись слёзы. Я поморгала, прогоняя их, сердясь на себя. Я не люблю этого мужчину. Он не нужен мне. Но я столько лет мечтала сделать его своим, что сейчас часть меня грустила и обливалась слезами, прощаясь уже навсегда, уже точно и бесповоротно. Словно почувствовав мой взгляд, он поднял голову и посмотрел на меня. Счастье на его лице на миг уступило место растерянности. Мне стало немножко жалко его и смешно. Я помахала ему рукой. Он тоже поднял руку то ли в приветствии, то ли в прощании. Улыбнулся.
— Прощай, — сказала я.
— Прощай, — ответил он одними губами.
Родные, стремящиеся разглядеть новорожденного, скрыли от меня его отца. Я подумала — так правильно. Так и должно быть. И грустить не о чем. Положила руку на свой живот. Малыш ответил лёгким толчком. Малыш, чьим отцом мог бы быть Алик. Но не будет, точно не будет, и генетическое родство не играет никакой роли. Все, страница перевернута и точка поставлена.
В томительном ожидании протянулась ещё неделя. На город упала жара. Невыносимая, иссушающая. В один прекрасный день в нашей палате установили кондиционер, предварительно выгнав нас в коридор.
— С чего бы такие милости? — спросила я у медсестры, которая караулила у дверей, словно боялась, что рабочие в синих комбинезонах украдут одну из будущих мам.
— А это папе вашему спасибо, — улыбнулась она. — У нас платных палат пока ещё нет, и вы первая с кондиционером мамочка.
Папе. Нечаянный привет. Санитарки исправно приносили мне сласти, фрукты и соки. У меня появлялись лекарства, которых не было в больнице, но которые были необходимы. Но никто ещё не говорил прямым текстом, откуда все это идёт. А теперь вот, сказали. И стало щекотно, где-то в самой глубине живота, от осознания того, что никуда он не пропал, не исчез, что рядом и думает обо мне. Я прижала пальцы к горящим щекам и отвернулась, прячась от остальных, не желая делить с ними своё открытие, свои дикие надежды которым было не суждено сбыться.
С кондиционером в палате стало легче существовать. А я отсчитывала дни, которые говорили о том, что ребёнок внутри меня растёт, что скоро сможет существовать вне моего тела, и подсознательно, но каждую минуту ждала весточки от Адама. Июнь сменился июлем, на деревьях желтела выжженая солнцем листва, ленивый ветер гонял по улицам клубы пыли. Моей беременности была уже тридцать одна неделя, порой, я и сама не могла в это поверить. Я стала думать, что теперь-то уже точно рожу благополучно.
— Ваш ребёнок очень мал. Пороков развития плода, к счастью, не обнаружено, но вам и нам тоже стоит пытаться дотянуть хотя бы до тридцати пяти недель. Это ещё месяц, вы понимаете?
— Понимаю, — понимала я все, но что от меня зависело?
— Ваша плацента стремительно себя изживает. Ваш муж, — доктор выделил слово муж, — достал лекарство, которое у нас не продаётся, хороший аналог дексаметазона. Со следующей недели начнём колоть, надо подготовить лёгкие ребёнка к возможным преждевременным родам.
Я кивала. И все понимала. И ждала, ведь каждый лишний день прибавлял моему ребёнку шансов. Признаться, я уже забыла о том, что караулила весточки от Адама, когда ко мне пришла знакомая уже санитарка. К тому времени я вновь почти перестала ходить и о прогулках по лестнице забыла. Санитарка склонилась.
— Вас ждут. Там же. Давайте, я вас на кресле отвезу и на лифте спущу.
Я даже не спрашивала, кто. Подсознательно была уверена. Уселась в кресле, сложив руки на животе, ловя любопытные взгляды новеньких соседок. Старенькие уже ушли. Коляска скрипела колесами и везла. Гудел лифт. Двустворчатые двери зала для выписки открылись, санитарка вкатила меня и ушла. Я недоуменно озиралась — зал был пуст.
Наконец открылась та дверь, другая, что вела на свободу, на улицу. И вошла Эльза. Уже позабытая мной. Я обернулась, но санитарки, которая могла бы забрать меня, и след простыл.
— Привет, — сказала Эльза.
Уселась на тот самый диванчик, на котором меня целовал Адам. Я вгляделась в её лицо. Красивое, как всегда. Безупречное, несмотря на тени под глазами, да и сами глаза были красными, заплаканными. Я встревожилась.
— Что-то случилось? — наконец спросила я.
Эльза смотрела на свои руки. Я тоже. Алые, всегда ухоженные ногти были обкусаны. Она молчала, я ждала, чувствуя, как сворачивается внутри тугой узел беспокойства и страха.
— Он всё-таки его убил, — наконец сказала она.
В моей голове разом родились миллионы вопросы и версий. Родились и тут же умерли, рот неспособен был их произнести. В ушах тонко зазвенело. Узел внутри меня натянулся до предела и лопнул, я даже почувствовала это осязаемо, болью.
— Кто, — сумела хрипло выговорить я. — Кто умер?
— Силантьев, — беспечно махнула рукой Эльза.
— Дура, — сказала я.
Спрятала лицо в ладонях и заплакала. Ребёнок пинал меня до боли, но эту боль было приятно чувствовать, она говорила о том, что я жива, что мы живы, что все не так страшно, как могло бы быть.
— Эй, ты чего, — коснулась моего плеча Эльза.
— Пошла вон, — истерично крикнула я. — Я думала, Адам умер, понимаешь?
— Так он умрёт, — равнодушно отозвалась она. — И я умру. После того, как Адам убил Силантьева, долго ему не пробегать. Игорь уже точно знает все. Иногда мне даже кажется, что он специально это подстроил. Чтобы избавиться от меня, выжечь в себе любовь ко мне. Понимаешь? Теперь-то он меня точно убьет, не может не убить.
— Мне насрать! — крикнула я, срываясь на визг. — Хоть все друг друга убейте! Не ходи сюда больше, мне плевать на вас, поняла?
