Катя ещё не вернулась. Абсурдно, но я начал волноваться.
Она пришла три сигареты спустя. Я услышал её шаги по лестнице. Сразу понял, Катя идёт. Хотя раньше она по ступенькам прыг-скок, а сейчас шла так, словно у неё вся тяжесть мира на плечах. Будто по минному полю идёт, и каждый свой шаг тщательно продумывает.
Я подобрался. Сигарету выбросил — весь подъезд уже прокурил. Вставать не стал. Пусть смотрит на меня сверху снизу, хуже уже не будет. Не бывает хуже, я уже жалею, что пришёл. Её шаги все ближе. Вот ступила на лестничную площадку. Ключи ищет в сумке, там всегда было — черт ногу сломит.
Не рыжая, нет. Волосы тёмные, заплетены в небрежную косу, она подвязана розовой детский резинкой с пластиковой мордочкой Мики Мауса. На меня ещё не смотрит, не видит. Чертыхается вполголоса, производя на меня неизгладимое впечатление — моя Катя таких слов не знала. Ну, или делала вид, что не знает.
А потом глаза поднимает на меня. Я думал, вскрикнет. Хотя бы от испугу — не каждый день увидишь небритого мужика сидящего на коврике у твоей двери. Она должна была отреагировать хоть как-то. Я был согласен на возглас — боже мой, Дима! Ещё можно было бы ключи выронить, это выглядело бы весьма трагично.
Она не обязана была любить меня, или скучать мне все эти годы. Но хотя-бы удивиться при виде того, кому разбила жизнь сотни лет назад — вполне.
Катя же просто приподняла вопросительно брови. И смотрит. Глаза — золото жидкое. В них вопрос. И все. Я чувствую себя невероятно… глупо? Катя молчит. Ждёт. А я, блядь, заговорил.
— Ты где была всю ночь?
Я поднялся. Хотел было отряхнуть задницу, но вдруг решил, что не солидно. Стою, напротив неё. Боже! Близко то как. И ищу глазами — насколько изменилась? Лицо как будто тоньше стало, твёрже. И совсем юной кажется, и ни грама косметики на лице… И тут же мысль — значит тот, у кого она провела ночь, принимает её такой, какая она есть. И почему бы нет? Дюймовочка была и осталась самой красивой…
— Ты была с мужчиной? — снова спросил я, ненавидя себя за это.
— Да, — просто ответила она. — Была. С мужчиной. Ты не пропустишь?
Мне вдруг захотелось, чтобы она заплакала. Закрутились, завертелись обидные слова на языке… и там же остались. Я не для этого пришёл. А для чего? Смотрю на неё, и мысли расползаются в стороны.
Она не приглашала меня в квартиру. Я сам вошёл, следом за ней, а Катя словно не заметила даже. Прошла на кухню прямо в сапогах, и понятно почему — весь пол был в непросохшей толком краске. Занятно. Я заглянул в комнату. Когда-то она была белой. Возможно стильной. Теперь походила на палату буйнопомешанного к которому в руки попали краски.
В огромном аквариуме плавала здоровая полосатая рыбка. Одна. Смотрела на меня из-за стекла тоскливо.
Никаких признаков наличия мужчин и детей. Стало немножко легче.
— Рисовать ты так и не научилась, — сказал я, входя на кухню.
— Что? — удивилась Катя.
Вскинула на меня глаза. Словно забыла о моём существовании. О том, что я в её квартире. Смотрит растерянно, словно не узнавая. Равнодушно. Досадует, что я мешаю рисовать на стенах в гордом одиночестве? Или… ждёт кого-то?
Меня снова скрутило. Ревность была осязаема. Словно петлю мне на шею закинули и медленно затягивают. И воздуха становится все меньше и меньше, и каждый глоток кислорода раздирает лёгкие. А Катя… стоит. Все также. В руках чашка. Их мама её расписывала. Любила рисовать цветы и ангелочков похожих на Сеньку. И такой смотрел на меня сбелогобока кружки. Улыбался. Гаденько улыбался. Злорадствовал. Что Катя стала не чужой. Совершенно.
Рука зачесалась отобрать кружку и в стену её — разбить. И о кошки топтать ногами. Но… Катя так любила свою мать.
И чего я ожидал? Не знаю, не равнодушия точно. Даже любопытства в её взгляде нет. Только усталость. Казалось, она просто ждёт, когда я уйду. Я ей надоел.
Несколько минут назад мне хотелось видеть её слезы. Теперь мне хотелось плакать самому… Дико, но я продолжал надеяться, что она меня любит. Позволял себе робко мечтать, что разлучили нас коварные злодеи. Что она ждёт… я хотел разлюбить её, но совсем не ожидал, что выйдет наоборот. Где-то в глубине души я всегда бы уверен, что она меня любит. Что такие чувства, что между нами были не могут пройти бесследно. Я не люблю её, да… Любовь — удел молодых и глупых. Но я признаю, что Катя пустила в меня корни, и выдирать их только с мясом.
А она — стоит смотрит. Ждёт, когда уйду. Оставлю её с полосатой рыбкой, пятнами краски, другими мужчинами… Зря я вернулся. Или может наоборот, правильно сделал? И сюда пришёл тоже не зря. Может мне легче станет принять свою жизнь осознавая, что Кате я не нужен?
— Это ты была?
Она поняла без слов. Плечами пожала. А мне за эти плечи её хочется схватить и трясти, что есть сил.
— Да.
— Зачем?
Катя усмехнулась. Помолчала несколько секунд, видимо, подбирая слова. А потом ошарашила.
— Я проститутка.
Я не поверил. Я мог бы допустить существование в её жизни других мужчин, я не мог запереть Катю, спрятать от всего мира, так как… она не моя. Но эта улыбка. Полная злости и горечи. Она не её, я такой Кати не знаю.
— Не верю.
Она снова улыбнулась. Теперь — печально. И шаг ко мне сделала. И я испугался. Ничего не боялся, а сейчас смотрю на Катьку с пустыми жёлтыми глазами и трушу.
— Не веришь, значит?
Ещё шаг. Напротив меня встала. Я…попятился. В прихожую, она за мной. Я отступил в комнату, дикую, заляпанную краской, с одинокой рыбиной в аквариуме. Уперся спиной в шкаф. Ну, не в него же прятаться?
А Катька… На колени передо мной опустилась. Потянулась к моему ремню, расстегнула его куда ловчее Юльки. И тут я охренел. Нет, я конечно ничего, и в принципе женское внимание, даже навязчивое, воспринимал, как нечто неизбежное.
Но блядь! Передо мной на коленях Катя стоит! А меня словно парализовало. Ни слова из себя выдавить не могу. Но моему члену это нисколько не мешает — Катя только ширинку мне расстегивает, едва чувствую прикосновения её пальцев через плотную ткань, но этого хватает. Словно вся кровь из организма, по крайней мере из мозга точно, оттекла, устремилась к моему паху. Член больно пульсирует огнём, давление одежды на него кажется невыносимым.
Чиркнув расстегнулась молния ширинки. Я закрыл глаза, просто не мог этого видеть. Моя Катя — она не такая. Она чистая. Чистые девочки не делают минет. Раньше, наш секс был предельно прост, но в нас было страсти и искренности, что этого хватало с лихвой. По поводу того, что минет возможен не только на страницах книг меня просветили уже московские девицы.
А сейчас… Штаны с меня спущены вместе с бельём, наверняка я выгляжу нелепо. Но этого я не вижу — мои глаза закрыты. Дыхание вырывается со свистом, я весь натянут до предела — ожидаю её прикосновения. И она касается. Легко проводит пальцем от основания до головки. Я кусаю губы, чтобы не закричать.
